Московские градоначальники XIX века

Такая скорость, возможно, была вызвана особой любовью Закревского к театральным действам. Недаром в 1851 году он обратился к директору императорских театров А. Гедеонову со следующим посланием:

«Понятия московской и петербургской публики о звании военного генерал-губернатора совершенно различны. В Москве военный генерал-губернатор есть представитель власти, в Петербурге много властей выше его. Ложа-бенуар в Большом театре, отчисляемая ныне к императорским ложам, состояла всегда в распоряжении московских военных генерал-губернаторов. Ею пользовались и предместники мои, и я по настоящее время. Всегда принадлежавшее военным генерал-губернаторам право располагать этою ложею составляет в мнении жителей Москвы одно из преимуществ, сопряженных со званием генерал-губернатора. Дать генерал-губернатору ложу в бельэтаже или бенуар наряду с прочей публикой значит оскорбить и унизить в глазах Москвы звание главного начальника столицы и дать праздным людям, которых здесь более нежели где-либо, повод к невыгодным толкам. Прошу Вас, Милостивый Государь, довести до сведения его светлости министра Императорского Двора, что по вышеизложенным причинам я нахожу несовместимым с достоинством московского военного генерал-губернатора иметь ложу в здешнем Большом театре в ряду обыкновенных лож и бенуаров. Собственно для меня не нужно никакой ложи, но меня огорчает то, что в лице моем оскорбляется звание московского военного генерал-губернатора»[227].

Мы специально привели текст письма в таком объеме, чтобы продемонстрировать своеобразие стиля и языка Закревского. Почти в каждом предложении упоминается его должность — военный генерал-губернатор. От этих частых упоминаний рябит в глазах. Но он пишет так, будто речь идет не о нем, а о совершенно постороннем человеке. Малоубедительно и утверждение о том, что Закревский не за себя радеет, а за должность генерал-губернатора вообще. Это даже вызывает улыбку.

Если смотреть глубже, то в этом письме Гедеонову сформулировано отношение Закревского к Москве: он в ней не управляет, а царствует, причем как ему вздумается. И никто ему не указ. Казалось бы, что может прибавить к этому авторитарному полновластию с сверх широкими полномочиями царская ложа? Оказывается, может. Она не только тешит самолюбие Закревского, показывая и всем остальным, кто сидит в ложе вместо императора и как вследствие этого надо к нему относиться. В итоге Закревский получил право занимать царскую ложу, как и все последующие начальники Москвы.

В 1853 году в Москве открылась выставка мануфактурных изделий, а через два года школа шелководства при Московском обществе сельского хозяйства. Закревский наконец-то воплотил в жизнь и проект прежнего градоначальника князя Щербатова о взимании денежных сборов с владельцев тех домов, что стоят вдоль прокладываемых в городе дорог.

Более удачной в 1848 и 1854 годах была и борьба Закревского с холерой, вероятно, из-за меньшего ее распространения, а также и потому, что градоначальник учел свой прежний печальный опыт. В 1848 году после окончания эпидемии в Москве провели перепись оставшегося податного населения.

Вел Закревский и борьбу с трудовыми мигрантами, желая ограничить приток в Москву работных людей и приехавших на заработки деревенских жителей. Как и в наше время, полтора века назад Москва испытывала схожие проблемы. Закревский считал, что превышение объема рабочей силы над потребностями города ведет к трудностям с расселением приехавших, к росту цен на продовольствие и дрова, а также к злоупотреблениям со стороны работодателей.

Начало градоуправления Закревского ознаменовалось ощутимой встряской, которую губернатор устроил фабричным рабочим. В 1848 году за нарушение введенных Закревским полицейских правил наказанию было подвергнуто более полутора тысяч рабочих. Чем же они провинились? Они позволяли себе уходить с фабричного двора позже назначенного часа, оставляли на ночлег родственников, не ходили в церковь по праздникам и воскресеньям (штраф за такую провинность составлял пять копеек) и т. д.

Закревский проявлял и заботу о рабочем сословии, требуя, чтобы в билете, выдаваемом при уходе на заработки в Москву, указывался получатель заработной платы, им мог быть не только работник, но и члены его семьи. Вникнув в суть вопроса, Закревский делал довольно логичные выводы: «Я нахожу, что поводы к недоплатам и притеснению рабочих подрядчиками заключаются преимущественно в сущности самих контрактов и относить это исключительно к лени и нерадению рабочих нельзя»[228].

Закревский требовал от работодателей выдавать заработную плату деньгами, а не произведенной продукцией. Все эти меры, как вполне справедливо считал градоначальник, способствовали уменьшению вероятности возникновения недовольства среди низших слоев населения, что в условиях революционной обстановки в Европе приобретало известную актуальность.