Московские градоначальники XIX века

Вот что занимает — если успехами в подготовке к новой войне Москва не могла похвастаться, то пышностью празднования прошлых побед Закревский поразил многих. Особенно запомнилось москвичам празднование сороковой годовщины освобождения Москвы от французов. Шестидесятидевятилетний ветеран Отечественной войны, Закревский не мог пройти мимо этой даты. В 1852 году он собрал у себя в особняке на Тверской на торжественный банкет более тысячи участников войны: «11-го октября минуло 40 лет, как Наполеон оставил Москву. В этот день граф Закревский собрал у себя уцелевших участников войны 1812 года. Их оказалось в Москве: 298 генералов, штаб- и обер-офицеров и 719 унтер-офицеров и рядовых, всего 1017 человек. Граф Закревский угостил их обедом»[219].

Торжественные речи и шампанское лились рекой, застолье длилось до рассвета.

А в самый разгар войны, в период обороны Севастополя, Закревский дал бал в честь столетия Московского университета (он приказал каждый день собирать студентов на построение и шагистику). А через несколько лет в Москве торжественно встретили и самих отважных героев обороны Севастополя.

Арсений Андреевич считал необходимым совать свой губернаторский нос повсюду, даже в семейные дела горожан. Современник писал: «Он нагонял такой страх на москвичей, что никто не смел пикнуть даже и тогда, когда он ввязывался в такие обстоятельства семейной жизни, до которых ему не было никакого дела и на которые закон вовсе не давал ему никакого права»[220]. Если, например, Закревскому жена жаловалась на беспутного мужа-купца, то он требовал от купеческого сословия немедленно исключить его из своих рядов. Но купеческое общество не могло выполнить желание его сиятельства, поскольку не имело права исключать купцов второй гильдии. А когда муж жаловался на жену, то Закревский, наоборот, обращался в купеческое общество с предложением наказать жену, хотя таких полномочий общество не имело.

Так, однажды осерчал Закревский на либерального литератора Н. Ф. Павлова, в конце 1840-х годов сочинившего на него острую эпиграмму, быстро ставшую популярной в Москве. И когда появилась возможность Павлова урезонить, Арсений Андреевич не преминул этим воспользоваться. Зная, как Закревский любит вмешиваться во внутрисемейные дела, жена и тесть Павлова обратились к графу с жалобой на него. Дескать, Павлов своей неудержимой страстью к карточной игре совсем разорил семью, да к тому же содержит на деньги супруги многочисленных любовниц.

Несчастного Павлова арестовали и привели к Закревскому, который его лично допрашивал. Но этим дело не кончилось. Закревский велел провести у арестованного тщательный обыск, в результате которого в доме Павлова обнаружились антиправительственные рукописи, письма Белинского и еще «кой-какие стихи». Были все основания передать дело в Третье отделение, что Закревский немедля и сделал. Следствие велось чрезвычайно строго. Суровым был и приговор — за картежную игру и хранение запрещенных цензурой книг Павлова со службы уволить (он был смотрителем 3-го московского уездного училища) и сослать в Пермь под строжайший надзор, что и случилось в апреле 1853 года. И хотя, благодаря заступничеству друзей, к концу года Павлова простили и вернули в Москву, приехал он надломленным и одиноким. Вот что значит — писать сатиру на Закревского[221]…

С другой стороны, Павлову повезло — ведь Закревский мог вписать его имя в тот самый пустой бланк, данный ему государем. И тогда литератор мог отправиться в Сибирь надолго, если не навсегда.

Если Ростопчин (которого Закревский очень уважал и считал идеалом государственного деятеля) полагал, что рассадником заразных идей являются масоны, то Арсений Андреевич питал подозрительность к славянофилам. Досталось от него Аксаковым, раздражавшим Закревского своими бородами — главным признаком неблагонадежности. Сам Закревский, как и положено было государственным чиновникам, брился каждый день. Этого же он потребовал и от Сергея и Константина Аксаковых, заставив их в 1849 году немедленно сбрить бороды.

Напомним, что на дворе стояла середина XIX века, а не первая четверть XVIII, когда насильное подстригание бород было в моде. Но спорить с Закревским законопослушные славянофилы не стали и побрились.

Истинной причиной очередного самодурства Закревского была, конечно, не борода, а давнишняя неприязнь к Аксакову, еще в 1832 году по распоряжению Николая I отправленному в отставку с должности цензора Московского цензурного комитета. Не скрывал Аксаков своего отрицательного отношения к крепостному праву, которое Закревский полагал священной коровой самодержавия.