Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Иван Киреевский и его младший брат Петр, впоследствии известный этнограф и фольклорист, составитель классической серии сборников русских народных песен, росли и воспитывались в атмосфере широких умственных интересов, высокой нравственности и гуманизма.

Елагины жили круглый год в имении в Долбине, и учителями Ивана Киреевского до 14 лет были мать и отчим. Они воспитали в нем интерес к литературе и философии.

Встретившись у Мерзлякова, Кошелев и Киреевский обнаружили, что у них много общего как в сфере знаний и интересов, так и в убеждениях и нравственных принципах. И еще, что было особенно важно, — все их занятия и поступки и вообще отношение к миру были пронизаны одним эмоциональным состоянием, характерным для той эпохи, — патриотическим романтизмом, любовью к отечеству и к народу — спасителю отечества в недавней войне. Они были старшими в том поколении, к которому принадлежал и А. И. Герцен.

^{Петр и Иван Киреевские. Рисунок предположительно работы их матери А. П. Елагиной}

«Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей, — пишет Герцен в „Былом и думах“. — Моя мать и наша прислуга, мой отец и Вера Артамоновна (няня. — В. М.) беспрестанно возвращались к грозному времени, поразившему их так недавно, так близко и так круто. Потом возвратившиеся генералы и офицеры стали наезжать в Москву. Старые сослуживцы моего отца по Измайловскому полку, теперь участники, покрытые славой едва кончившейся кровавой борьбы, бывали у нас… Тут я еще больше наслушался о войне…

Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк».

Киреевский и Кошелев были старше, они не только слушали рассказы о войне и воспламенялись ими, но и думали. Их патриотизм не исчерпывался военным мундиром.

Их краем коснулось движение декабристов. По возрасту Киреевский и Кошелев не могли еще войти в тайное общество, но они были знакомы с некоторыми из его членов, знали их мечту о социальной справедливости, жажду активной деятельности и готовность к жертвенному служению отечеству и народу.

Кошелев присутствовал на одном из декабристских собраний у своего троюродного брата Нарышкина и слышал, «как Рылеев читал свои патриотические Думы, а все свободно говорили о необходимости покончить с этим правительством». Этот вечер произвел на Кошелева, как он сам признается, «самое сильное впечатление», и он рассказывал о нем Ивану Киреевскому и другим друзьям, к тому времени составлявшим их кружок.

Кружок сложился из соучеников, которые вместе с Кошелевым и Киреевским брали уроки у профессоров, слушали лекции в университете, готовились к сдаче экзамена для поступления на службу. После экзамена они были приняты на службу в Московский архив иностранных дел с чином актуариуса, специально придуманного для них архивным начальством, а по общей Табели о рангах равному чину 14-го класса, самому низшему чину — коллежского регистратора. Впрочем, для молодых людей важен был не чин, а сам факт зачисления на государственную службу.

В этот дружеский кружок, кроме Киреевского и Кошелева, вошли князь В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов, М. П. Погодин, В. П. Титов, С. П. Шевырев, И. С. Мальцев, Н. А. Мельгунов, С. А. Соболевский. Все они оставили заметный след в русской истории и культуре как литераторы, общественные и государственные деятели, а главное — они стали зачинателями новой эпохи развития русской общественной мысли, характеризующейся ее обращением к общефилософским проблемам.

Московский острослов С. А. Соболевский назвал молодых людей, служивших в Архиве иностранных дел, «архивными юношами». Москва подхватила это название.

«Архив, — вспоминает Кошелев, — прослыл сборищем „блестящей“ московской молодежи, и звание „архивного юноши“ сделалось весьма почетным, так что впоследствии мы даже попали в стихи начинавшего тогда входить в большую славу А. С. Пушкина».

^{Э. Дмитриев-Мамонов. Салон Елагиных. Рисунок 1840-х гг.}

Кошелев имеет в виду строки из седьмой главы «Евгения Онегина»:

Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят…

«Архивного юношу» Пушкин собирался сделать героем своего прозаического произведения — романа, в его набросках (роман остался ненаписанным) фигурирует «один из тех юношей, которые воспитывались в Московском университете, служат в Архиве и толкуют о Гегеле», «одаренных убийственной памятью, которые всё знают и которых стоит только ткнуть пальцем, чтоб из них потекла их всемирная ученость».