Московские легенды. По заветной дороге российской истории

В XVII веке западником был В. В. Голицын — любовник царевны Софьи, возведенный ею на высшие ступени власти. Он носил европейскую одежду, замышлял преобразование страны по европейскому образцу — и одновременно был самым крупным казнокрадом своего времени (о нем еще будет речь впереди в рассказе о его имении Медведкове). Воровство и взяточничество «сподвижников» Петра Великого общеизвестны. Не секрет и моральный, и политический облик многих руководящих советских последователей учения Карла Маркса, которое, по определению В. И. Ленина, «всесильно, потому что оно верно». Не исключение и современные российские «западники» — «демократы», быстро обратившие лозунги европеизации России в то же элементарное казнокрадство ради личного обогащения.

Общий результат западнических «реформ», которые по природе своей не могут быть успешными ввиду непригодности их к нашим условиям, во все эпохи приводили к одному и тому же результату: разорению страны и обнищанию народа.

Исторические уроки! К сожалению, очень и очень немногие политики способны честно признать свои заблуждения и ошибки, для этого нужно обладать не только знаниями и умом, но и душой, честностью и истинным, а не притворным желанием добра человечеству.

Таким человеком был А. И. Герцен — самый блестящий и последовательный западник. В 1861 году он напечатал в «Колоколе» свою небольшую статью «Константин Сергеевич Аксаков» — отклик на его кончину, но не некролог, а изложение своего нового, сложившегося в результате многолетних размышлений понимания славянофильства. «Призадуматься» над этой темой Герцена заставили, по его словам, «время, история, опыт». Сам стиль статьи, оговорки, образ двуликого Януса с одним сердцем — всё говорит о душевном смятении автора, трудности признания прежде жестко отрицаемого. За шесть лет до написания этой статьи главу «Былого и дум» о славянофилах он назвал «Не наши», а теперь — «одно сердце»… При позднейших переизданиях книги Герцен эпиграфом к этой главе печатал цитату из статьи об Аксакове…

Вот центральная часть статьи Герцена:

‹‹Киреевские, Хомяков и Аксаков — сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать, и если они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, — то они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.

С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии.

Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая.

У них и у нас запало с ранних лет одно сильное безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество, — чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.

Они всю любовь, всю нежность перенесли на угнетенную мать. У нас, воспитанных вне дома, эта связь ослабла. Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству черт да по тому, что ее песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна. В ее комнатке было нам душно; всё почернелые лица из-за серебряных окладов, всё попы с причетом, пугавшие несчастную, забитую солдатами и писарями женщину; даже ее вечный плач об утраченном счастье раздирал наше сердце; мы знали, что у ней нет светлых воспоминаний, мы знали и другое — что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, — это наш меньший брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство. А пока —

Мать, мать, отпусти меня,
Позволь бродить по диким вершинам››.

Цитату из стихотворения Шиллера «Альпийский стрелок» Герцен в статье цитирует по-немецки.

Необходимо вчитаться в слова Герцена и перечитать их, в них больше мыслей, чем слов: воистину «чтобы словам было тесно, а мыслям — просторно».

В этой статье Герцен говорит также и о том, что идеи славянофилов живы, актуальны и более того — заключают в себе истину: «и они и мы ближе к истинному воззрению теперь (то есть в 1861 году. — В. М.), чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях».

Но — увы! — уверенность Герцена в том, что «серьезные люди», формирующие «общественное мнение», вслед за ним «призадумаются», оказалась напрасной. Даже в начале XX века и позже, признавая, что идеи славянофилов «живы поныне», их считали ошибочными, и «западники» продолжали навязывать обществу свои идеи методами интеллектуального террора, прибегая к не совсем честным приемам, а когда была возможность (она бывала почти всегда), то и путем прямого репрессивного насилия.