Московский гость

Вдова достигла места, откуда уже не было никакого подъема. Действительно, это была вершина горы, и женщина увидела выкрашенный во что-то тускло-белое невысокий каменный забор, за которым в густоте зелени обманчиво, сливаясь с небом, белела церковь. Но напротив этого еще достаточно веселого забора тянулась очень неприятного вида, едва ли не жестяная и ржавая, сумрачная ограда какого-то склада или гаража, и Катюша очутилась между ними как в тупике и теснине, а сзади, там, откуда она пришла, внезапно возник статный человек, который принялся издавать странные громкие звуки. Он не то прочищал нос, не то шумно собирался с духом, чтобы сделать уже дальше что-то совсем неожиданное, например, разразиться угрожающим рычанием или затрубить в рожок, достав его из болтавшейся на его плече сумы. Катюша потеряла голову от страха. Она свернула в сторону, на узенькую, почти не различимую в бурой от пыли траве тропинку, побежала вдоль церковного забора и в месте, где он показался ей более низким, чем в других местах, с солидностью почтенной и грузной матроны вскарабкалась на него, прокатилась по его гребню как катком мощной своей грудью и с полузадушенным оханьем перевалилась в церковный дворик. Что и говорить, маневры для ее упитанного и отнюдь не тренированного тела нелегкие, но перепуганной вдове было не до капризов и подсчетов, во сколько всяких неудобств и трудностей обойдется ей то или иное движение.

Таинственный незнакомец, само собой, отстал, стих поднятый было им шум. Напрасен был страх! Но чувства, что столь же напрасно и все ее путешествие на гору, к провидцу, у вдовы пока не было, напротив, и сейчас еще она понимала дело так, что движется к чему-то большому, даже по-своему праздничному, и потому смотрела с некоторым достоинством, горделиво поджав губы и соединив брови на переносице. Пройдя между деревьями, она почти выбрела к церкви, откуда надо было идти через главные ворота к видневшимся поодаль домишкам, но увидела на паперти священника, который отрывистыми сердитыми фразами отчитывал за что-то низкорослую невзрачную женщину, с испугом склонившую перед ним укрытую темным платком голову. Священник был большой и толстый, и женщина чуть не плакала, слушая его. Понять ее вину Катюша не могла. Священник, заслышав шаги незваной гостьи, повернул в ее сторону круглое красное лицо и умолк, определенно смутившись, отстал от женщины, как застигнутый врасплох вдруг бросает дело, которым занимался, и, даже если в нем не было ничего постыдного, тут же сильно стыдится его. Священник, словно он и впрямь попался на горячем, смотрел на приближавшуюся вдову растерянно и зло, он весь как-то подобрался и сократился, как если бы под широким и резко контрастирующим с окружающей живостью зелени и цветов облачением его тело вдруг скорчилось на несоразмерно маленьком кресте. И Катюша не отважилась пройти мимо этого румяного господина, может быть даже испугалась, что он спросит ее, почему она здесь шатается, и предпочла сделать вид, будто и не думала идти мимо паперти. Она свернула в глубь сада, на тропу, уводящую в сторону от главных ворот, и быстро зашагала, ощущая на спине подозрительный взгляд попа и его жалкой собеседницы.

Так она снова сбилась с пути, ибо попала не на дорогу к домишкам, в одном из которых жил Жучков, а на кладбище, куда, спасаясь от настойчивого внимания священника, проникла через пролом в стене. Ее взяла досада, и она смотрела на могилы, на кресты, на высеченные в граните фамилии усопших и основные даты их земного пути, на оградки, на вовсе безымянные, почти сровнявшиеся в иных случаях с землей холмики хищно и ошалело, словно здесь покоились сплошь ее враги, которые, однако, и в смерти обладали чудовищной волей, способной завлечь ее в западню.

Она шла и шла по старому, лежащему в тени густо разросшихся деревьев кладбищу, зная наперед о его более чем скромных размерах, а оно все не кончалось, противореча объективной необходимости кончиться быстро, в какую бы сторону ни продвигался путник. Веяло сыростью, хрупко прикрытой мглой земли и безысходностью блуждания по заколдованному кругу. В кладбище этом словно скрылось, небрежно и вкрадчиво эманируя, некое волшебство, его запутанность происходила, казалось, не от нерасторопности самой вдовы, не от каких-то пространственных дурачеств, засевших внезапно в ее собственной голове, а оттого, что его запланированная создателями организованность была перестроена затем силами зла на свой лад и эта зловредная перестройка активнее заработала с появлением простодушной женщины.