Москва, 1941

На Вокзальной площади творилось что-то невообразимое. Гнали стадо коров, которые с трудом пробирались между нагруженными узлами и чемоданами грузовиками, кричали женщины, плакали дети…»

Не найдя отца, он вернулся домой. Его мать сожгла фотографию, на которой Александр был изображен сидящим и мирно беседующим со Сталиным. Это был кадр из фильма «Сибиряки», в котором Александр снимался вместе с Геловани. «Мама прибежала из Благушенской больницы, где она работала, и вскоре вернулась обратно, поскольку все врачи убежали и больные были брошены на произвол судьбы».

Лора Беленкина ушла в этот день с оборонных работ и пыталась вернуться в Москву: «Еще на подходе к шоссе нам показалось, что там – какое-то непрерывное движение. Это были не машины. Голосов тоже не было слышно. Изредка – скрип, тихий лязг и – топот. Топот многих ног. И мы увидели, что по обочине шоссе в сторону Москвы тянется вереница людей. Все тащили за собой санки, а на санках сидели закутанные в платки ребятишки и лежал наспех собранный домашний скарб: самовары, чайники, горшки, мешки, в которые второпях засунули, что под руку попалось; на одних саночках лежала на боку швейная машина. Это были беженцы! Они шли молча, сгорбившись, все новые обгоняли нас. В их лицах было не горе, не страх, а тихое, пустое отчаяние. В основном это были женщины, изредка попадались и старики. “Откуда вы?” – спрашивали мы у них. “Из деревни под Вязьмой”. “Из Бородина”. Последние, кого мы спросили, были из-под Можайска. Это было уже совсем страшно».

Дойдя до Кутузовской заставы, они сели в пустой троллейбус, где были единственными пассажирами. Троллейбус № 2 делал круг тогда примерно на месте Триумфальной арки у Поклонной горы. «Протянули кондукторше деньги за проезд, но она отстранила наши руки. “Вы что – билеты брать! Так поедете – бесплатно…”» Дома была ее мама, которая не стала эвакуироваться в ее отсутствие, еще они надеялись, что к ним может вернуться ушедший в ополчение отец: «придет к запертой двери и не будет знать, где мы». Они не знали, что в это время Борис Фаерман умирает от полученного ранения где-то в маленьком госпитале под Вязьмой. Об этом они узнают только в 1942 году от его чудом выжившего соседа. Лора и ее подруга Таня Родзевич решили пойти в институт. «Толкнули дверь – внутри было пустынно. Только в углу вестибюля ярко пылал огонь в старинной печи, и перед ней на корточках сидел старик и подкладывал туда всё новые пачки бумаг, которые он брал из валявшихся вокруг него мешков. Мы подошли к нему. “Вы чего? – вам кого? – тут никого нет, не ходите наверх”, – пробурчал он. “Я один тут остался. Все вчера – выкувырывались. Весь ваш институт. И студентки и учителя ихние. В Ташкент, что ли, уехали”. “А как же мы – первый курс? Все на трудфронте, и ничего не знают”. “Ну, уж – про то не ведаю. Институт закрыт, нет его – понятно? Мне, вон, велели, я жгу документы все. Чтоб немцу не достались”».