Москва, 1941

Дети собирают и потом играют с осколками зенитных снарядов. Из-за летящего с неба железного града находиться на улице было смертельно опасно. («Наша Москва»)

«Особенно внушительное впечатление произвел мощный заградительный огонь: шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град», – позже написал английский журналист Александр Верт. «Зенитный батальон стоял в километре от моего дома, – вспоминает житель военного Одинцово Геннадий Беляев, ему в 1941 году было 8 лет. – По ночам, соответственно, канонада, звездной ночью в небе фейерверки, как салют. Летом 1941-го года часто по утрам вся крыша дома была усеяна, местами продырявлена осколками зенитных снарядов».

Первой важной задачей стало строительство «щелей». Вспоминает Галина Галкина, которой в 1941 году было 12 лет: «Для жильцов тех домов, которые были далеко от метро (дальше, чем в 15 минутах ходьбы), стали устраивать простейшие убежища в виде открытой траншеи, расположенной зигзагообразно. Их называли “щели”. Эти траншеи копали жители домов и, конечно, дети. Изнутри щели обшивались досками, чтоб земля не осыпалась. А внизу делалась ступенька, чтобы можно было присесть. Это сооружение могло защитить только от осколков бомб и зенитных снарядов».

Часто под бомбоубежища приспосабливались подвалы жилых домов, которые могли защитить лишь от осколков. «Бомбоубежище находилось непосредственно под нашей комнатой; первые два месяца мы спускались туда, потом решили, что при прямом попадании “фугаски” шансы одинаковы, и мы вместо убежища перебирались спать в нашу переднюю. Там было спокойнее, чем в комнате: не так слышны были стрельба, шум моторов, свист и грохот бомб», – таково было отношение к бомбардировкам в семье Лоры Беленкиной.

Не менее важным было обеспечить затемнение. В первую ночь в Москве отключили уличное освещение. Зинаида Пастернак вспоминала: «Тут же издали приказ о затемнении, в Переделкине создали дружину, которая проверяла светомаскировку. Лампочки выкрасили в синий цвет, на окна повесили ковры и занавески. Боря перебрался из своего кабинета к нам вниз».

Лихачев должен был полностью затемнить весь завод, закрасить или зашторить более 100 тыс. кв. м оконных стекол, установить светомаскировку транспорта, организовать дежурство у всех выключателей наружного и внутреннего освещения, обучить рабочих элементарным правилам борьбы с зажигательными бомбами.

В Исторической библиотеке очень серьезно отнеслись к маскировке, что дало дополнительный эффект. «В книгохранилище все стекла были сплошь заклеены светомаскировочной бумагой. Эта мера оказалась очень эффективной. Она не только гарантировала светомаскировку, но и обеспечила сохранность окон». При близком взрыве фугасной бомбы эти окна остались целы, в то время как другие без сплошной проклейки – разбились.

Приказом по МПВО Московской области от 15 июля приказывалось закрасить все стеклянные крыши и световые фонари под цвет крыш, чтобы они не блестели, не давая таким образом ориентира в случае сброса осветительных бомб. На заводах, где такие фонари во многом обеспечивали освещение цехов, было необходимо закрывать их на ночь фанерными щитами под цвет крыши.