Москва, 1941

Сам Кудрявцев, мобилизованный от Раменского РК ВЛКСМ, работал в районе станции Издешково, между Минским шоссе и железной дорогой, и организованно отошел в сторону Вязьмы: «Шли ночью на восток. Враз, с вещами, истощалые прошли км 30–35. Теперь в деревне Бекасово[17], а раньше в Звягино. Ночью, когда шли, видели, как к тому месту стягивали войска». Но и тут разгильдяйства хватало: «Пришел один парнишка из старых мест, рассказывает, из тех деревень жители эвакуировались на чем попало. Всё бросили, там осталось из наших 120 раненых. Осталось все продовольствие, хотя мы сидели и сидим впроголодь. Больные варили там макароны в масле и т. д. их за мародерство чуть не расстреляли. Начальство и доктора уехали на автомобиле и больные забрали, что могли, и пошли сюда. Км – 30–50. По дороге бросали вещи и т. п. Пришли из 120 – 70 человек». Некоторые школьники, получив сухпаек и разбившись на малые группы, дошли до Гжатска и оттуда уже на поездах добрались до Москвы. Об этом вспоминал журналист и писатель Владимир Дмитриевич Николаев, в то лето еще ученик 175-й школы, в книге «Московский романс»: «Мы взяли по краюхе хлеба, куску сыра и двинулись. Нас снова стало четверо. Незнакомая нам десятиклассница, не из нашей школы, сама подошла к нам и попросила принять ее в нашу компанию. Не было и намека на панику. Во-первых, молодость, когда по недомыслию ничего не страшно. Во-вторых, полное отсутствие достоверной информации о положении на фронте. Мы вчетвером спокойно, даже весело пошли вдоль шоссе, по обочинным дорожкам и тропинкам, само шоссе было забито, да идти стороной, по зелени, в тени было приятней, чем по дороге». Пройдя опустевшие деревни, побывав под бомбежкой, не испугавшись слухов о высаженном десанте, они смогли сесть в пустой вагон. «На Белорусском вокзале к нашему составу устремились охранники, проверили вагоны, извлекли нас и отвели в комендатуру. На всех четверых у нас был один документ – ученический билет Юрия. Он не произвел должного впечатления на дежурного, и тот попросил у нас домашние телефоны. В этот ранний час наши домашние оказались дома. Переговорив с ними, дежурный отпустил нас. Через полчаса я был дома».

Почта проходила через Управление строительства Дворца Советов, которое располагалось на Кропоткинской (ныне Пречистенской) набережной 45/1 в Москве, и на улице Ленина, 13 в Вязьме.

Потеря Смоленска и Ельни существенно осложнила ситуацию – определенная ранее линия оборонительного рубежа оказалась потерянной. На других участках линия фронта стала либо совпадать с ним, либо находилась в нескольких десятках километров. Это обстоятельство требовало переосмысления оборонительной стратегии – фронтовые рубежи должны находиться в 100–120 км друг от друга, здесь этого не было. Что также сыграло свою роковую роль.

ПВО и МПВО Москвы в войну

Первая воздушная тревога в Москве была объявлена уже во вторую военную ночь – 24 июня. Позже она была объявлена учебной, однако имела под собой совершенно конкретную причину. Около полуночи в ночь с 23 на 24 июня посты ВНОС на дальних подступах к Москве обнаружили большую группу бомбардировщиков, которую они приняли за немецкую. На самом деле это были советские самолеты.