Москва, 1941

Пришлось и Георгию Эфрону прекратить прослушивание музыкальных программ из Лондона и отнести вечно ломающийся приемник на почту, которая и должна была обеспечить до конца войны его сохранность. «Держу пари, что потеряю квитанцию, и мы его больше не увидим», – записал он в дневнике. К сожалению, именно этот приемник никому не было суждено получить. Радиоточки были не во всех квартирах, в результате о воздушной тревоге многие узнавали из уличных репродукторов. Впрочем, одновременно с изъятием волновых приемников власти стали централизованно оборудовать квартиры «радиотарелками». Из-за изъятия приемника Вернадскому не удалось послушать речь Сталина, о чем он записал в дневнике: «3 июля 1941 года – выступление по радио Сталина. Речь очень хорошая и умная. Дня за два или за день перед этим были всюду <сняты> радио, и поэтому прошло ознакомление с большой заминкой. Это снятие радио – одно из очень немногих признаков путаницы. В общем, мобилизация и т. п. идет хорошо. Говорят, <радио> будет восстановлено в другом виде».

В начале июля был издан Указ Президиума Верховного совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения». Виновные карались по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет (а в некоторых случаях и более). Но Москва все равно кормилась слухами, газеты и радио говорили полунамеками и информационный вакуум заполняли «агентства» ГОГ («говорила одна гражданка») и ОБАС («одна баба сказала»). Название последнего было созвучно названию французского информационного агентства «Гавас»[25], которое очень часто упоминалось в советской печати.

«При мне в трамвае арестовали человека. Вошел в трамвай с виду мастеровой, чуть выпивший, должно быть, и, взяв билет, сказал не то кондукторше, не то сам себе, что вот мол кричали, кричали – шапками закидаем, если война, а теперь драпаем!.. Сказал с тоской и болью, сказал то, о чем мы все думали, но двое молодых пассажиров тут же к нему привязались. Он отмахнулся, но один из них промолвил грозно: “Пройдемте, гражданин!” и, дернув за веревку, остановил трамвай. Рабочий ответил ему что-то вроде того – иди, мол, к этой матери! но те не пошли, а сунули ему под нос какое-то удостоверение, и рабочий сразу обмяк и покорно сошел с трамвая. Кто-то из них свистнул в милицейский свисток, и к ним уже бежал милиционер. А трамвай шел дальше, и все в трамвае молчали и не глядели друг на друга», – вспоминала Мария Белкина.

Самая идеологически важная стройка, которой было возведение Дворца Советов, фактически закрыта уже 25 июня. В этот день вышло распоряжение СНК о передаче другим предприятиям и ведомствам оборудования, в том числе импортного «Джии» (американской General Electric), AEG, Siemens, Ericsson… А через месяц, когда Управление строительством Дворца Советов окончательно втянулось в сооружение оборонительных рубежей, вышло распоряжение о передаче его техники, среди которой были двадцатитонные краны «Индастриал» и «Деррик», а также трехтонные «Чикагские стрелы», вместе с обслуживающими ее рабочими, другим трестам. Впрочем, позже технику решено было вернуть, но не для использования на московских стройках, а для возведения новых заводов за Уралом. Конструкции Дворца Советов позднее были использованы и при обороне Москвы, и при строительстве мостов. А на территории стройки разместили один из постов аэростатного заграждения.