Москва 1979

Антон Иванович Быстрицкий появился из тумана, словно призрак, он шагал к гаражам не по асфальтовой дороге, а по тропинке через пустырь, напрямик от ближайшего девятиэтажного дома. Он был одет торжественно и строго, будто собрался на собственные похороны. Болоньевый синий плащ, под ним финский костюм тройка, шерстяной, тоже темно синий в узкую полоску, светлая сорочка и атласный в полоску галстук, в руке портфель из толстой свиной кожи, потертый на углах, с двумя хромированными замками. Вьющиеся с проседью волосы зачесаны назад, Антон Иванович был сосредоточен, внимательно глядел под ноги, стараясь не угодить в лужи остроносыми ботинками, хоть и польскими, но очень добротными, — сноса им нет.

Он приоткрыл створку ворот и, никого не встретив, вошел и пропал из вида. Борис сунул в карман куртки моток двужильного кабеля в белой оплетке, "Вальтер" и запасную обойму. Вышел из машины и запер дверцу ключом. Распахнул настежь ворота, свернул направо, быстро зашагал между рядами одинаковых боксов, снова свернул. Антон Иванович как раз снял навесной замок, втиснулся в тесное помещение. Поставил портфель на капот и вынул ключи, чтобы открыть дверцу, но тут заметил чью-то тень.

Человек стоял спиной к свету, Быстрицкий не сразу разглядел лицо, а когда разглядел, онемел от страха, схватившего клещами сердце.

— Борис? — он старался изобразить приятное удивление, но, кажется, ничего не получилось. — Какими судьбами? Надо же… Оказывается, как мир тесен.

Теперь, когда глаза привыкли к полумраку, он видел лицо Бориса, какое-то серое, похожее на деревянную маску, запавшие глаза и сжатые губы. Он видел пистолет в полусогнутой руке. Борис прижал локоть к боку, направил ствол ему в грудь. Свободной рукой потянулся к веревочке, дернул за нее, включив лампу. Борис приказал Быстрицкому сесть за руль, сам сел сзади, размотал двужильный кабель и накинул его на шею адвоката, сзади пропустил под двумя металлическими штырями, державшими подголовник, сплел концы. Оставив небольшой зазор между шеей и кабелем, чтобы Быстрицкий мог дышать и вертеть головой, — но как бы ни извернулся, какую позу ни принял, не смог бы вылезти со своего сидения.

Быстрицкий сказал себе, что получилось глупо: он сам, когда Бориса навернули по шее тяжелой палкой, привез этого гада в гараж, промыл рану и заклеил пластырем. Не делай людям добра… Теперь надо набраться выдержки и выполнять все приказы, авось удастся усыпить бдительность и тогда… Может быть, судьба подарит счастливый шанс на побег, или в голове Бориса щелкнет какой-то защитный клапан, пар выйдет из ушей, и он сменит гнев на милость. Впрочем, это вряд ли, не похоже.

— Вчера Морозов убил мою жену, — голос Бориса звучал ровно, но за этим спокойствием угадывалась плохо спрятанная ярость. — Застрелил. Она как раз вернулась с работы. Вскоре пришел я… Она была еще теплой. Вот так. А теперь — поехали.

— Этого не может быть, — рука дрожала так, что он не сразу вставил ключ в замок зажигания. — Морозов не мог. Он не тот человек…

Ехали в сторону области около часа, свернули с шоссе, оказались на раскисшем проселке. Справа тянулось влажное вспаханное поле, дальним концом оно доставало прозрачную березовую рощу и какую-то брошенную полуразвалившуюся постройку, похожую на телятник. С другой стороны дороги глубокий овраг, на дне которого бежала безымянная речушка. Борис расплел кабель, приказал выйти и вышел сам. Быстрицкий стоял перед капотом и чувствовал, как дрожат колени. Чтобы спрятать эту дрожь, он переступал с ноги на ногу и утешался мыслью, что все еще может кончиться миром. Надо только пообещать Борису… Но что ему пообещать? Голова плохо соображала, а в ушах что-то звенело.

Глава 51

Борис подошел на расстояние вытянутой руки и молча ударил Быстрицкого кулаком в лицо. Подошвы ботинок поехали по мокрой траве, адвокат упал. Поднялся на ноги, из носа сочилась кровь. Борис снова ударил в лицо и снова стоял и ждал, когда Быстрицкий поднимется и можно будет снова ударить. Адвокат больше не хотел вставать с земли, но мысль, что Борис забьет его ногами, все-таки заставила подняться.

— Теперь говори, — сказал Борис. — Зачем вы с Морозовым начали все это…

— О чем ты, я не понимаю.

— Ты подкинул мне мысль купить и перепродать "Волгу". Морозов выступил в роли покупателя, который потерял счет деньгам. Зачем?

Быстрицкий вытащил платок и старался вытереть кровь с лица. Собираясь с мыслями, он выгадывал время. Подумал, что не должен выгораживать подонка Морозова, когда речь о собственной жизни. Сейчас такая минута, когда выгоднее сказать правду. Ноги не держали, кровь попадала в рот, и было сладко, будто съел конфетку.

— Можно я присяду? Господи, Борис, я сам узнал всю эту историю случайно. Пронин был пьян и рассказал. Если бы ни Пронин… Я бы ничего не знал до сегодняшнего дня.