Москва 1979

Тут загремело, на сцену вырвался артист Иван Бортник, с красной повязкой на рукаве кургузого пиджачка, в милицейских галифе, заправленных в сапоги. На голове картуз, за Бортником — группа сознательных колхозных активистов. Бортник стал что-то ломать и перевертывать. Но вдруг остановился, выпучив глаза, и остервенело прокричал в зал: "Не дадим позорить беспартийного большевика".

Полу показалось, что вот прямо сейчас в зал вломится отряд сотрудников КГБ в штатском. И арестует всех, кто видел эту постановку, а первого — главного режиссера Юрия Любимова, присутствующего где-то здесь, рядом, в зале. Его, может быть, расстреляют прямо на месте. А за компанию с ним, — артиста Ивана Бортника.

Глава 31

В последних оперативных отчетах из Челябинской области, Северодвинска и Ленинграда, — сообщали, что два человека из проверочного списка ездили в Москву минувшей зимой и весной, включительно по апрель, а значит, теоретически могли купить кассеты с фотопленкой чувствительностью 320 единиц. Но в обеих случаях такая вероятность сведена к минимуму. В феврале один из инженеров-конструкторов, человек преклонного возраста, приехал навестить больного брата. Пять дней он прожил в квартире родственников на Ленинском проспекте, а потом приехал к другим родственникам, и там прожил еще три дня.

Этот человек в молодости увлекался фотографией, но давно все забросил, сейчас у него слабое здоровье, руки сильно дрожат, близорукость — минус девять. Вряд ли он способен отснять несколько пленок в слабо освещенном помещении, получив приличное качество негативов. Кроме того, к последним чертежам проекта 941 он имел ограниченный допуск. Однако, рассуждая теоретически, он мог купить пленку и сделать снимки. К родственникам пришли чекисты, переодетые милиционерами, сказали, что наводят порядок в данных с пропиской москвичей, спросили, что за человек гостил у них зимой. Его контакты и поездки по городу удалось прояснить все, день за днем. К магазинам, торгующим пленкой, инженер близко не подходил.

Вторым человеком из проверочного списка, оказалась секретарь генерального конструктора из Свердловской области по имени Наталья. Она вхожа в кабинет генерального, значит, может сделать фотографии. Женщина сорока двух лет, привлекательная, интеллигентная, умная и одинокая. В Москве ей было нужно сделать пересадку на другой поезд, и поехать к матери в Краснодар. Она задержалась на три дня, жила у подруги, сходила в Третьяковскую галерею, побывала на концерте Рахманинова в консерватории и, кажется, осталась довольна культурным отдыхом. Увлекается ли женщина фотографией, — неизвестно.

Она не слишком общительна, подруг немного, с любовником рассталась год назад. Конечно, можно допустить, что Наталья купила пленку и даже сфотографировала чертежи, но никаких доказательств, даже косвенных, подтверждающих эту версию, собрать не удалось. Поэтому Гончар не исключил секретаря из списка, — поставил против ее имени вопросительный знак, а местным оперативникам послал телеграмму, просил внимательно присмотреться к этой особе.

Каждый день поступали короткие донесения от оперативников, наблюдавших за часовщиком Петром Винником. Ничего нового эти сообщения к его портрету не прибавляли. Холост, по характеру замкнутый, осторожный, товарищей немного. Живет в комнате в коммунальной квартире у Велозаводского рынка, кроме него в квартире только старушка, бывшая учительница начальных классов. Дом, где прописан Винник, шлакоблочный, скоро назначенный под снос. Как и все жильцы, Винник написал заявление в Московский городской исполком, просил предоставить ему комнату в новом доме. Теперь ждет ответа, не сомневаясь, что он будет положительным, ясно ведь, — когда старый дом сломают, его не бросят на улице.

Время от времени Винник покупает, чинит перепродает импортную радио аппаратуру, перезаписывает кассеты иностранных исполнителей. Судя по прошлогодним милицейским данным, занимался перепродажей шмоток, но в последнее время сбавил активность, свой бизнес свернул. Знает, что перед Олимпиадой сомнительных граждан пачками высылают на сто первый километр, а ему, с двумя-то судимостями, — тише воды надо быть, — иначе все потеряет и по гроб жизни в столицу не вернется, — чудо, что до сих пор не вышвырнули.

Гончар думал, что делать с этим типом, — против него ничего нет. Только слабое подозрение, что американец Томас Нил в этой мастерской возле Никитских ворот поменял ремешок часов. Но опять же — что с того, если так и было. Заново восстановив всю цепочку событий, — побег иностранца из-под наблюдения одиннадцатого июня, его исчезновение на два с лишним часа, а потом появление в гостиничном фойе, этот почти новый ремешок, оказавшийся в сумке, — все это плохо друг с другом складывалось, требовало объяснений. Дальше наблюдать за Винником можно долго, если он чего-то испугался, то будет осторожен. С ним надо разобраться, прижать хорошенько, а не тянуть время.

* * *