Москва 1979

В пятницу, вернувшись с работы, Петр Винник услышал звонок в прихожей, открыл дверь. На пороге стоял местный участковый милиционер, он сказал, что по поводу заявления на жилплощадь, надо прямо сейчас, не забыв паспорт, приехать в районное управление внутренних дел, — там что-то срочное. Винник, сердцем чувствуя недоброе, уже через полчаса был на месте. Дежурный милиционер направил его в двенадцатый кабинет на первом этаже.

Винник тихо постучал и, переступая порог, привычно робея перед начальством, согнул спину в полупоклоне. За столом сидел убеленный сединами милицейский чин в мундире, — физиономия синюшная, испитая, погоны подполковника, на груди наградные колодки. В углу какой-то сухопарый человек в сером костюме. Опыт подсказывал Виннику, что от этого штатского и надо ждать неприятностей. Сесть не предложили, он так и застыл с полусогнутой спиной посередине кабинета. Никто не объяснил, что за срочность такая, подполковник открыл тонкую папку, выложил на стол заявление Винника с просьбой в предоставлении комнаты.

— Рассмотрели твое заявление, — сухо сказал милиционер. — В жилье тебе отказано. Будем, Петр, тебя из Москвы выписывать. Выселять то есть.

Милиционер достал чернильную ручку, кажется, готов был размашисто начертать на заявлении свою резолюцию, но в последний момент замешкался, стал дышать на перо. Винник часто заморгал глазами, будто боялся заплакать.

— Как же так? Ведь по закону за мной комната… Кроме нее у меня нет ничего.

Седой подполковник отложил ручку, приподнялся над столом, — рявкнул во все горло:

— Сейчас ты про закон заговорил? А когда воровать лез, тоже про закон помнил?

Винник пошатнулся как от удара.

— За те кражи я отсидел.

— Ты жулик, ворюга последний, — лицо подполковника налилось кровью, на шее выступили жилы, глаза побелели от ярости. — И никогда другим не будешь, сукин сын. Закон он вспомнил…

Но тут неожиданно встал человек в сером костюме, сказал, что, был на Виннике грех, но это — дело прошлое. Тут надо сначала разобраться, посмотреть повнимательнее, может быть, человек, действительно, когда-то пошел по скользкой дорожке, оступился, но уже встал на путь исправления. И теперь перед ними стоит не бывший заключенный, не уголовник со стажем, а настоящий сознательный гражданин Советского Союза, который достоин жить в столице нашей родины городе Москве. Штатский говорил мягко, с полуулыбкой.

Милиционер ничего не подписал, в сердцах бросил ручку и ушел. Место за столом занял штатский. Он прочитал заявление на комнату, спрятал его в папку, предложил сесть, если есть желание, можно закурить. Затем сунул под нос красную книжечку, представился майором госбезопасности Алексеем Ивановичем Гончаром. И предложил закурить. Винник, присев на краешек стула, дрожащими от волнения пальцами размял сигарету.

Гончар напомнил, что некоторое время назад в часовую мастерскую у Никитских ворот заходил молодой контрразведчик, показывал фотографии иностранца, но Винник ответил, что этого человека никогда не видел. Видимо, запамятовал, ну, с кем не бывает. Теперь можно получше вспомнить, как было дело. А если Винник решит соврать, то его не за сто первый километр загонят, а значительно дальше, в такие края, откуда и возврата нет. Винник почувствовал, как помимо воли из глаз выкатилась пара слезинок, мелких и колких, словно стеклянные осколки, они обожгли щеки, как царапнули, повисли на подбородке.

* * *

Запинаясь, путаясь в словах, он объяснил, что действительно соврал молодому оперативнику, но не из злого умысла, а просто черт попутал, испугался, когда увидел удостоверение сотрудника госбезопасности. Так уж привык жить, с осторожностью, с горьким опытом бывшего зека и убеждением, что от длинного языка — одни неприятности. Иной раз лучше сказать, что ничего не видел, чем правду. А тут скрывать нечего, дело простое. Одиннадцатого числа под вечер он запер мастерскую и вышел в сквер к памятнику Тимирязеву, — жара стояла невыносимая, в четырех стенах душно, как в гробу, а в сквере все-таки ветерок. Он сел на лавочке лицом к новому зданию ТАСС, открыл бутылку "Боржоми" и стал жевать покупной пирожок с капустой.

Народу на бульваре и в сквере было немного. Он ни о чем не думал, жевал и пил воду, только обратил внимание на этого самого человека с фотографии. За версту видно, что иностранец. Держится свободно, на плече сумка на ремешке, большая, но почти пустая. Постоял у памятника, присел на скамейку справа, там уже сидел какой-то молодой человек спортивного сложения. И бросилось в глаза, что иностранец слишком близко сел к тому парню. Скамейки длинные, полукругом, места вокруг полно, а он сел впритык. Винник это обстоятельство про себя машинально отметил, — и все, как забыл.