Москва

Мы подняли глаза и увидели известную местную нищенку-попрошайку бабу Веру, вышедшую по-своему отметить светлый праздник Первомая. Сегодня она не просила. Сегодня она отдыхала и праздновала. От нее тянуло водкой и чуть-чуть мочой, создавая странный, причудливый, тревожный аромат. У нас с ней давно установились доверительные отношения по причине ее обожания нас как близнецов. Мы же просто воспринимали ее как данность, неотъемлемую часть быта и пейзажа Сиротского переулка.

– Это кто ж тут такие, мои аленькие голубки сидят? – тоненько, почти по-ангельски пела баба Вера. Она любила нас отнюдь не за то, что мы ей подавали какие-то там монетки или копеечки.

Когда случалось подобное, она тут же возвращала, выговаривая:

– Что ж это баба Вера сама себя не обслужит? Что же это она будет обирать моих ласточек ненаглядных?! – нет, она любила нас как раз за то, что сама одаривала нас всякими сохраненными в целостности обломками пряников и кусочками печенья. И за то, что разговаривала с нами долго, вразумительно, умилительно.

– Это мы сидим, – отвечал теперь уже я, как слабейший из нас двоих, посему более соответствующий слабой позиции и социальному статусу нищенки.

– А что же это вы тут, детоньки мои, сидите? – она вынула откуда-то из-под задранной юбки два фантика и протянула нам. Мы приняли почти уже традиционные подношения.

Другие же нищие были куда как злобнее. Тогда, после войны, их расплодилось просто невероятное количество. Порой оказывалось, что на большом жизненном пространстве невозможно было обнаружить ни одного нормального человека. Нищих это, естественно, безумно раздражало, так как теряли смысл все их самовольно устанавливаемые права и как бы некие нравственные преимущества. Преимуществовать было почти не перед кем. Недавняя война прошла по стране, разоряя буквально всех и каждого. Буквально все кочевали с места на место в поисках случайной добычи. Своим количеством и агрессивностью погубив практически всех способных на подаяние, они теперь набрасывались друг на друга. Вырывали друг у друга только что выпрошенные случайные крохи. Моментально возникали целые свалки, в результате которых от растоптанных крох ничего не оставалось. Не оставалось ничего и от недавних счастливчиков, в безрассудстве толпы разорванных на мелкие клочочки, которые тут же валялись, втоптанные в грязный снег. Вороватые стремительные, как мыши, детки мелькали между ними. Подобно этим стремительным зверькам подпрыгивая, выхватывая из рук замешкавшихся какуюто там вовсе что чепуховину, они бросались с ней наутек. Но и она казалась по тем временам немалым приобретением. Однако едва они отбегали, как у них на пути из невидимых укрытий выскакивали, как хорьки, другие, опрокидывали первых и уносили добычу дальше, до следующих, более удачливых. Но количество даже этой мизерной, взаимоурываемой добычи стремительно уменьшалось. В один неведомый день всех их разом побросали в подогнанные крытые грузовики, потом пересадили на какие-то баржи и увезли вверх по реке в неведомом направлении. Город моментально опустел почти на три четверти. Встречались уже редкие, случайные из них, сумевшие уцелеть, укрыться или переквалифицироваться. Один из таких бродил по Даниловскому рынку, выглядывая группки праздных и выпивавших. Он приближался к ним, протягивал в виде закуски густо натертый чесноком рукав изношенного коротенького пальтишка. Выпивавшие хмуро оборачивались на него, с трудом вникая в суть его предложения. Потом таки осилив содержание и незаурядную инновационную мощь проекта, действительно занюхивали выпитое рукавом. В оплату же владельцу необыкновенной закуски, вернее занюшки, доставались полстакана чаемой выпивки. Но вот баба Вера, как редкий пример, сохранилась в чистоте своего исконного профессионализма. Каким способом ей удалось выжить – не знаю.

– А мы маму с папой ждем! – выдал я тайну.

– Вот и хорошо. Вот и хорошо. Сейчас мамка с папкой выйдут, – она оглянулась, так как несколько опасалась наших родителей, не одобрявших подобные сомнительные контакты – И в кино пойдете, – почти пропела она. Кино звучало в ее весьма помятых устах как высшее определение благополучия и аристократического времяпровождения.

И действительно, кино тех дней было явлением весьма уникальным. Вернее, уникальным событием упорно воспроизводившейся на этом месте нехитрой жизни. Новые фильмы появлялись всего раз в месяц. Они выбрасывались сразу на все экраны раскиданных по гигантской территории неимоверного города редких кинотеатров. Да и фильмы-то все трофейные о какой-то неместной, черно-белой, почти загробной, но изящной и пленительной жизни людей в кружевах, со шпагами, коварными, правда мгновенно угадываемыми, улыбками и неземной, потрясающей, уносящей в небеса любовью. Некоторые из обитателей того непостижимого мира, особенно таинственные женщины с прохладными округлыми руками, сходили с экрана и обнимали нас. От них веяло чистотой и спокойствием. Они шептали, склоняясь к нам:

– Идем с нами!

– А кто вы? – подрагивая, шептали им в ответ.

– Мы молодые и красивые. Мы умерли уже.