Москва

11 | 01032 Посыпался снег. И чернея —
                 Подумай, какая печаль!
                 Слетает никчемное время
                 Как ворон с чужого плеча.

                 Какая тут нежность да жалость

                 Или недожитая малость!
                 Чужой кто-нибудь, поводырь
                 Чужой, доживет их до дыр.

                 Насыпано снегу… Подумай —

                 Какая печаль! Или что?.. —
                 То ветром от фортки подует,
                 То лезет иззябь под пальто.

                 Какие уж тут свиристели!

                 Добраться бы до постели!
                 В подземную тьму одеял,
                 Чтобы временник не видал!

                 Подумай – печаль-то какая!

                 Белеет рассыпанный снег.
                 Бесчинствует, завлекает
                 Купчихою на ночлег.

                 Какие тут сны да ночлеги!

                 Клещами задвинуть бы веки! —

                 Никак. Все никак. Все никак…

                 И в тисках каменеет рука.

(Из разных сборников)

1963 / 1973

11 | 01033 Вечер мучительней, чем мотылек, —
                 Так праведник терпит в руках уголек.

                 Так поздняя птица, журавль-отпускник,

                 Пьет темный, тягучий, колодезный крик.

                 Родные поля! Обитаемый свет!

                 Привет вам, как с дальней планеты, привет!

                 Простите меня, если я не прощен,

                 И спать положите, как тень под плющом,

                 Куда-нибудь глубже – под землю, под наст,

                 Иль в штольню, иль в каменноугольный пласт.

11 | 01034 Еще немного —
                 Как нежилец, как проклятый с порога,
                 Как насекомое, как носимый,
                 Я оглянусь с такою смертной силой —
                 Чтоб раскалилась теменная ось,
                 Чтоб камень взвыл и зверь дитя понес.

11 | 01035 Он был крылат, как бы ветвист,
                 Огромный, словно меч сквозь воду,
                 Почти переступая лист,
                 Он знал предел своей породы.

                 И были жутки наяву

                 Его отвесные законы…
                 Но я свой шепот обживу,
                 Как он трубу Иерихона.

11 | 01036 Старинный спор святых имен
                 Сегодняшним числом помечен…
                 Но кто не сиротеет в нем?
                 Кто столь безумен в нем, что вечен?!

                 Кто скажет: «Боже! Этот час —

                 Вершина твоего таланта!»
                 И кто за жизнь поруку даст
                 При свете стосвечевой лампы?!

11 | 01037 Я все это вижу откуда-то сверху —
                 Желтеющий дворик, орешник, орехи…

                 И рядом к ограде прибившийся хлам —

                 Кладбище иль кладбище – как это там?..

                 Звенигород… Август… Одиннадцать дня.

                 Двуслойное солнце повыше меня.

                 Пустынно… Но вот появилось вдали —

                 Не улица… Не платья… Не комья земли.

                 Подвинулось… Сжалось… Расплылось пятном.

                 Потом проявилось… Оделось потом.

                 Вот вижу знакомых уже полтолпы —

                 Вот Мишка, вот Васька, вот Петька Алтын.

11 | 01038 Где букашке-таракашке
                 Скажем, просто, скажем – крышка,
                 Из вселенской сей окрошки
                 Встанет этот, с полной кружкой.
                 Крытый золотом сусальным,
                 Он исполнит танец сольный —
                 «Господи, какой я сильный
                 Посреди тоски кисельной!
                 Размечу их, словно крошки,
                 Растопчу их, как какашки!» —
                 «Ах ты, червь глухой и сальный!» —
                 «Господи», – ответит ссыльный, —
                 «Рад бы жить, как сын с отцом,
                 Да что делать с подлецом?»