Читаем Москва полностью

11 | 01011 Я лез и нарвался на тонкий укол.                 И это – награда за все угожденья,                 За все обиходы, за все обхожденья,                 За все ожиданья, за все убежденья.                 И это – награда! И это – прикол!                 Откуда он, Господи, этот укол?                 И нитка слабей самого натяженья,                 И пытка сильней самого пораженья,                 И поза смешней самого положенья.                 Вот это укол – всем уколам укол!                 Я было уж – про утешенье и стол…                 Но знать еще рано для утешенья,                 Для утишанья, для умноженья                 Тьмы на униженье, судьбы на решенье.                 Но знать еще рано. И час не пришел.                 А я ликовал уже – славьте, нашел!                 Надвину, намажу – готовь угощенье!                 Задвину, замажу – готово – прощенье!                 Подвину, подмажу – грехов отпущенье!                 Хоть в рай, хоть на печку! – Но этот укол!                 Откуда он, Господи? Крест или кол?1111 | 01012 Горел закат слезою ягодной,                 Усыновлен едва-едва,                 И снег подсвеченною ябедой                 Бежал и нес его слова.                 Так искушенные свершители                 В слезах творили торжество,                 И кликнутые окножители                 Не упустили дней его.1111 | 01013 Глазного дна в нас тьма не доносила,                 И шов на темени широк не по годам.                 Я говорю с такою горькой силой,                 Как Бог велел, когда безумство дал!                 Бесстыжее избранничество это —                 Как шапка на воре! – Беда! Позор! —                 Все сыпать соль из рваного пакета                 На нищенский, державный горизонт.1111 | 01014 Чем этот день мутней преданья?                 Ну, разве что, в кости сплошней.                 Да от поспешного рыданья                 Становится язык грешней.                 И не столь беден, сколь немыслим.                 Какою божею слюной                 Он лепится на страшной выси? —                 Ах, ласточка! Пернатый Ной!                 Да под ногтями знак Иеговы —                 Куриный царственный помет…                 Родимые! Но это слово                 Не токмо что с ума сведет!1111 | 01015 Но это безумство – как ящик по росту! —                 Не жаловаться и не уврачевать.                 Рядками деревьев вживаются в простынь —                 И ужасом трубным их не оторвать.                 Обесстрашенный мир умещался на окнах,                 Родством и рейсфедером выпит до дна.                 Приставленный к дальней сухотке бинокля,                 Белел и сводил человеков с ума.                 Бескрылые крыши, дома и растенья —                 Ревнительный, нищенский глаз и призор.                 Но сердце мое, укрепись, как над тенью!                 Расправься и выкрои новый простор.1111 | 01016 Беда какая! За остаток дней                 Нам всей землей уже не расквитаться.                 И верная погибель тем верней,                 Что не уйти, как Лот, и не остаться.                 И это ты да я – и весь секрет!                 Да честь певца на конкурсе рысистом,                 Да насекомовидный свой ответ                 Под фонарем растит разлучник истин.                 Он прав! Он – сонм! Он подразмерен! Он —                 Мой друг! Mein Freund! Мой дорогой! Mein Lieber! —                 Он серебрит измученный закон…                 Но мы и без того погибли б.
Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия