Москва-41

17 октября. Сняли и уничтожили у всех парадных список жильцов. Уничтожили все домовые книги. <…> Пенсионерам выдали на руки все документы. <…> Постепенно вырисовывается картина того, что произошло вчера. <…> Большое количество предприятий было экстренно приостановлено, рабочим выдали зарплату и на 1 месяц вперёд. Рабочие, получив деньги, бросились покупать продукты и тикать.

Сейчас, после постановления Моссовета, эти закрытые предприятия с рассчитанными рабочими вновь начали работать. <…> У рабочих злоба против головки, которая бежала в первую очередь. Достаётся партийцам. Кто-то меня спросил:

— Не лучше ли служить немцам, чем англичанам, если вообще придётся служить?

<…> С 7-ми часов вечера налёты один за другим. <…> В церкви Преображения аккуратно — и всенощные, и литургии. <…> По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:

«Ребята, не Москва ль за нами?

Умрём же за Москву!»

Далее Л. А. Безыменский приводит отрывок из дневника другого москвича, Г. В. Решетина: «16 октября 1941 г. Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького.

Прибегает Иван Зудин. Он был одно время вместе с нашим отцом в народном ополчении. Его вскорости отозвали обратно на учёбу в юридический институт. Институт эвакуирован в Саратов. Иван тоже должен был на днях уехать туда. Но сейчас всё перепуталось. На шее у Ивана связка колбасы. Кладёт на стол. Говорит, подобрал у магазина. Побежали вместе к магазину. Там уже ничего не осталось.

…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.

Раздаются возгласы: бей евреев!

Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка.

Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы.

Толпа непреклонна.

Никогда бы не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам.

…Вечером 16 октября в коридоре соседка тётя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает… книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:

— А мой Миша давно уже беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил.

Бедная тётя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что её муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны».

Историк, профессор И. С. Миллер записал в своём дневнике 16 октября 1941 года: «Всё резко сразу изменилось. («Известия» не вышли: говорят, эвакуировались.) Информбюро, первый раз приближаясь к истине, говорит о том, что на западном направлении положение резко ухудшилось. Прорыв центра. Сегодня поэтому Москва-муравейник. Но «муравьи» какие-то чужие. По всем направлениям идут загруженные кладью люди — явно огромное большинство рассчитывает на пешее передвижение. На него обречены даже эвакуирующиеся заводы и учреждения. Большинству же прямо даётся расчёт, иногда с уплатой, иногда с обещанием уплаты чего-то в жалованье. На улицах беспорядок; дворники не убирают подмёрзлых тротуаров. Транспорт в полном расстройстве. Метро закрыто, и слухи о нём плывут зловещие: в толпе говорят, что метро взорвут или затопят. На «взрывание» будто бы обречено Садовое кольцо как основная артерия (её так и создавали, по-видимому), а разные неувезённые или недоразорённые заводы. Настроение толпы — угрюмое, молчаливое, у иных легкомысленное: ходят как на ярмарке.

Колоссальные хвосты, ибо под предлогом эвакуации многим выдают продукты намного вперёд, а кроме того, кажется решили разбазарить последние склады продовольствия (продают муку, сахар по рыночным ценам; по рабочим карточкам дают пуд муки).

Трамваи переполнены и ходят реже. Автобусы тоже. Огромное количество их, по-видимому, угнано. На троллейбусах сидят даже на крыше.

В толпе говорят о приходе немцев в нынешнюю ночь, о том, что Москву хотят считать (как Париж) открытым городом, о том, что будто бы оборона от налётов снята (однако с 6 часов вечера уже слышны зенитки, видны на фоне тёмного неба рвущиеся снаряды)».

Очевидцы рассказывают, что в толпе кричали: «Должно быть, всё очень плохо, раз нам начали выдавать муку!» «К чёрту муку! Лучше умереть от голода, чем допустить немцев…» И — снова о евреях, о том, что Москву нечем защищать, что евреи растащили весь хлеб и все винтовки…

Паника. И всё-таки она не перехлестнула через край, после чего начинается дикий хаос.

Из «Решения Исполнительного Комитета Московского городского совета депутатов трудящихся» от 17 октября 1941 года: «В этих условиях особо преступным, противогосударственным поведением является факт дезертирства из Москвы председателя Мосгорпромсовета т. Пасечникова и начальника Управления по делам искусств т. Фрумкина, которые бросили свои предприятия на произвол судьбы.