Москва – Багдад

— Ну... Другие родственники нас ждут, двоюродные. Мы зачем сюда приехали? На людей взглянуть. Вечером у нас большая прогулка.

И поскольку разговор происходил при всех, то Павел Емельянович позволил себе отреагировать на него.

— Большая прогулка — это есть отдых, да? — спросил он, наклонившись к Клёпе. — Ходить на город?

— Да, — пояснила та, — не просто ходить по городу, а ходить по городу в нарядных одеждах. Себя показать да на других посмотреть.

— А, значит, кто показать, того можно посмотреть?

— Ну-у... конечно, гуляющие смотрят друг на друга.

— Наш Павел, — он показал на себя, — тоже идет большая прогулка и посмотреть Саша. А потом говорить. Можно так?

Клёпа и Агриппина Фотиевна дружно рассмеялись.

— Ах, хитрец какой! — погрозила гостю пальчиком Клёпа.

— Павел Емельянович, — воскликнула Агриппина Фотиевна, — непонятно мне: то ли вы собираетесь преследовать мою дочь, то ли хотите назначить ей свидание?

— Как это сказать... Наш Павел чуть-чуть послушает русский речь и поговорит правильно, — зарделся чужестранец. — Наш хотель видеть эта дочь. Очень нравица!

— Учтите, дорогой Павел Емельянович, что мы с Сашей занимаемся швейным делом, и нам непременно надо видеть публику и знать, что ее интересует. Это наша работа, а не просто так. Понимаете?

— Понимаете, да, — осмелел чужестранец. — Нельзя ходить прогулка без мужчина! Это есть нехорошо.

— А кто вам сказал, что мы будем без мужчины? — опешила Агриппина Фотиевна, почувствовав в чужеземце восточный взгляд на обывательский образ жизни. — С нами будет Павел, мой сын.

— Павел?! Он имеет своя... Клёпа, бросать не может! Женщин нельзя быть одна! Зачем Павел? С вами пойдет я! На сопровождать... Нет, для сопровождать. Прошу вас.

Вот так они познакомились, Павел Емельянович и Александра Сергеевна.

Женитьба

Павел Емельянович проявлял живейший интерес ко всему русскому, даже славянскому, обо всем расспрашивал и старался запомнить все объяснения. Многое было ему в диковинку, особенно, что касалось общественного этикета, отношения к женщине. Он вроде бы был и начитанным человеком, европейцем по взглядам, но жизнь в среде магометан наложила на него свой отпечаток. И он на многое реагировал бурно.

— Много свобода у вас! — говорил он о женщинах. — Мой впервые видит. Это сказка. Багдада женщин много нельзя. Закрыть дома, без солнца и света, без люди. Знай мужа, дети. Мой не хотел быть женщин! Это не жизнь.

В долгих непринужденных разговорах, которые вела с ним Агриппина Фотиевна, выяснилось, что он, хоть и христианин, но принадлежит церкви, отличной от Православной, зато весьма подобной иудаизму.

Например, при крещении новорожденного на него надевают корону, к которой пришивают три кисточки — чисто по-иудейски. Одна, черного цвета, свешивается над лбом крещаемого и символизирует смерть, которая всегда будет перед его глазами. С правой стороны — белая кисточка, символизирующая Крещение. С левой стороны — красная, символизирующая мученичество. Ну к чему это, такие страхи на дитя навлекать, едва пустив его на свет? У них вообще Крещение трактуют иначе — не как возрождение в жизнь духовную, а как обрезание, жертвование богу своей плоти.

Короче, в его религии на все случаи жизни тоже были свои обычаи и ритуалы, но слишком озабоченные плотью, ее жаждою. У нас же в религии говорилось только о духе — божественной данности человеку!

— Мне не нужна религия айсоров, — говорил Павел Емельянович, если перевести его речи на нормальный русский язык, — ее моим дедам и отцу навязали обстоятельства, причем несчастные. Я хочу вернуться в Россию прежде всего умом и душой — своим духом, верованиями, взглядами на жизнь, правилами и пониманием жизни. Хочу быть истинно русским, широким и прекрасным, какими старались быть мои предки. В Багдаде им это трудно удавалось осуществлять — окружение не позволяло, косилось.

— Значит, придется вам, дорогой мой, — перешла Агриппина Фотиевна на более легкий тон, — принимать наше крещение, Православное.

— Затем и приехал!

— Не боитесь против своего бога идти?

— Бог один, и Он простит меня. Как простил моих предков, которые вынуждены были в чужой земле принять другую веру. Я уже понимаю, за что они так сильно любили Россию!

— Эх, в неудачное время вы приехали сюда, — вздыхала Агриппина Фотиевна. — Неспокойно нынче в России, война началась... Что теперь с нами будет, неизвестно.

— Уж как получится...

На несколько недель Павел Емельянович съездил в Москву, а там, наверное, и в Муром попал... Поиски его увенчались успехом! Причем он нашел не только свою древнюю родню, но также потомков некоего Петра Алексеевича Моссаля — человека, долгое время служившего его предкам связующим звеном с Москвой, с Россией, их русской опорой.