Москва – Багдад

Агриппина Фотиевна метнула на сына острый взгляд, но тоже промолчала. Ей понравилось сравнение России с Богом, сделанное чужестранцем. Она сама так думала, только сказать не сумела бы, и сейчас не хотела выбивать себя из тихого блаженства, навеянного этими словами. Что-то в них напомнило ей отца, тоже преклонявшегося перед Россией, любящего ее беззаветно.

Всеми силами Агриппина Фотиевна старалась сохранить в себе ту грамотность, которую ей прививал отец. А он говорил, что грамотного человека, прежде всего, выделяют не знания, даже не манеры, а речь. Следовательно, язык надо знать в совершенстве, беречь его. Язык — это главное достояние человека. И она следовала тем советам — сколько ни жила по селам, старалась не поддаваться влиянию среды, не впускать в свой лексикон казацкие словечки из окружения мужа. И этот приехавший человек, так сильно дорожащий наследием предков, исполняющий их заветы, был ей, как она чувствовала, близким по нутру. Дело даже не в отношении к России, а в его благоговейном следовании наказам старших.

Стоп! Это что же получается? Ее отец ведь ученым был, интеллигентом, и она имеет полное основание ему соответствовать, помнить его культурные наставления, в частности относительно языка. «Моя Родина — русский язык» — говорил Фотий Юрьевич. Но этот приезжий?.. Неужели он тоже из образованных? Ведь так хорошо о России не каждый сказал бы — Бог...

Да-а, загорелась надеждами Агриппина Фотиевна, если Бог пошлет в мужья Александре завидного человека, это будет сюрприз для Катерины!

— А твоя тетка Катерина знает о ваших с Клёпой планах познакомить Александру с чужестранцем?

— Ну что вы, мама? — застеснялся Павел. — Неужели мы не понимаем вопросов деликатности? Тетя Катя вообще ни о каком заморском Павле не знает.

— Павел... — медленно проговорила Агриппина Фотиевна. — Православное имя, русское.

— Да все у него русское, — поспешил заверить Павел, — только внешность чуть-чуть чужая. Ну и говорит он, конечно, с сильным искажением языка.

А потом всю дорогу о чужеземце они старались не говорить, вообще больше помалкивали. Агриппина Фотиевна ушла в себя, придумывала, как бы ввернуть в разговоре с ним слова о своем случайном появлении у родственницы. Нехорошо слишком очевидно навязывать невесту.

Из-за стола навстречу вошедшим поднялся молоденький мужчина среднего роста, худощавый, но крепкий в кости, хорошего стройного телосложения, с темными волосами. Лицом — скорее округлым, чем вытянутым, — он не походил на европейца, хотя черты имел совсем не экзотические, а русские — почти рязанские. Только смуглость кожи да глаза — темные, быстрые, жаркие — выдавали в нем восточного человека.

— Моя свояченица Агриппина Фотиевна и ее дочь Александра, Саша, — отрекомендовала Клёпа родственниц, вошедших за горничной. И повернувшись к чужестранцу, который сидел за столом, назвала и его: — Павел Емельянович Диляков, багдадский коммерсант с русскими корнями. Прошу любить.

Гости расшаркались по этикету, бегло осматривая друг друга.

— Да, в детстве и в юности живали и мы в городе, — складывая перчатки в сумочку, затарахтела Агриппина Фотиевна. — А нынче располагаем имением, на вольных ветрах живем. Но в город тянет, — она мило улыбнулась, словно стеснялась такой слабости, — так что при случае привозим родственникам на угощение всякой сельской снеди. Правда, Клёпа?

Не успела Клёпа ввернуть словечко, как Агриппина Фотиевна продолжила:

— Но наш Александровск — не Багдад, конечно. Скажите, это очень большой город? Наверное, в нем легко заблудиться?

— Большой очен, — мягким баритоном ответил Павел Емельянович, действительно, странно произнося русские слова. — Мы тоже ест дом и живет на центр, река Тигр. Мы не блудится.

— Ну тогда расскажите, как вам это удается... Кстати, интересное у вас имя.

— Русский имя, — улыбнулся заморский гость.

— Так вы совсем-совсем русский?

— Душа — русский! — подняв руку, воскликнул Павел Емельянович. — А так... мало-мало русский.

— Кто же живет в Багдаде? И кто вы, если говорить о много-много?

— Араб живет Багдад, ислам такой. Мы — не араб. Ур Халдейский, Ассирия — это наш большой и умный древность.

В таком духе разговор продолжался еще долго. И обоим говорившим он нравился, потому что позволял Павлу Емельяновичу и Александре строить друг другу глазки. Нет, они делали это не из кокетства, это была их искренняя потребность, им ничего другого не хотелось — только рассматривать друг друга. Просто молодых тянет к молодым. Когда начали накрывать на стол, Павел Емельянович и Саша отошли к окну, и стало видно, как они подходят друг другу — стройные, статные, даже немного сходные формой лица и азиатским типом фигур.

Они о чем-то говорили, сверкая лучистыми глазами. Александра все время смущалась и наклоняла голову вниз, а чужестранец не сводил с нее горящего взгляда и всячески пытался разглядеть ее улыбку. Видно было, что молодые нравились друг другу.

После обеда Агриппина Фотиевна заторопилась.

— Хорошо у вас, однако нам пора, пора! Александра, собирайся домой.

— Домой? — испуганно округлила глаза Александра.