Москва – Багдад

Павел Емельянович попросил помочь в поисках этой внучки Александра Григорьевича Зубова, изложив основные сведения о себе — что он из Багдада, что ему надо найти потомков Василия Григорьевича Зубова, и все прочее...

— Так Василий Григорьевич старшим братом Александру Григорьевичу будут! — обрадовано воскликнул швейцар. — Как же, мы знаем его! Между ними разница была четырнадцать годков. Жил он тут, возле родни. Во-он его окошко, — швейцар вывел Павла Емельяновича на улицу и показал на одно из окон второго этажа.

— Это воспитатель моего прадеда, деда и отца. Он жил в нашей семье...

— Господи, неужели вы из Диляковых будете?

— Именно из Диляковых, — улыбнулся молодой человек и отрекомендовался: — Павел Емельянович.

— Страсть из какого далека вы приехали! — хлопотал возле приезжего швейцар. — Да чего же, дам я вам адрес Клёпы... Только знаете, — он засмущался. — Не обессудьте, конечно, но Клёпа... Деликатное дело. Клеопатра, значит, родилась от дочери Александра Григорьевича. Калечной была та дочь, горбатой. Говорили, в детстве упала... Замуж, конечно, выйти не могла... Записали Клёпу на какого-то родственника, впрочем, тоже Зубова. Так что найдем ее, найдем... А об вас Василий Григорьевич много сказывал, с любовью. Все время вспоминал!

Покашливая, швейцар попросил прийти к нему через четверть часа и закрыл за посетителем дверь.

Так через четверть часа у Павла Емельяновича был на руках адрес Клеопатры Соломоновны Мейн, с указанием того, как к ней проехать. Все же швейцар перед прощанием еще поговорил с заморским посетителем, сообщил, что младший из братьев умер в 1893 году, в 68 лет. А старший — через год, когда ему исполнилось 83 года.

— Ах, полезный был человек! — все восклицал он. — На все пригожий.

Павел Емельянович очень тепло расстался с первым русским человеком, которого встретил на своем пути и который так душевно помог ему. Главное, он узнал то, за чем сюда приехал. Да, их дорогой Василий Григорьевич, казалось, неотделимый от них, почитай полстолетия жизни им посвятивший, благополучно добрался в родные края, нашел младшего брата, обрел семью. Он и тут успел памятный след оставить — прожив рядом с братом почитай 20 лет, воспитал братову внучку. Остальных же членов родни досмотрел до последнего часа и проводил в лучшую обитель. Теперь от него осталась только эта воспитанница, внучатая племянница.

Видеть ее после всего узнанного Павлу Емельяновичу надобности не было, ведь он даже могилку Василия Григорьевича нашел, положил на нее цветы, посетовал покойнику, что он рано уехал из Багдада — мог бы еще лет 12-15 с ними прожить, а уж потом ехать к своим на вечный покой... Впрочем, как знать — может, он тут нужнее был. Видишь, сказал разговорчивый швейцар, что старик не болел вовсе, а умер от тоски по тем, кого тут перехоронил: брата с женой и дочь их, горбунью.

И все же Павел Емельянович решил навестить последнюю воспитанницу их дорогого Василия Григорьевича — вдруг она захочет что-то узнать о своем двоюродном деде. Нельзя лишать ее возможности встретиться с человеком, который знал о ее экзотическом предке почти все.

Он ехал к этой женщине в глубокой и грустной задумчивости. Посматривая по сторонам дороги, размышлял о том, как сильно рвались сюда его предки — три поколения их жили одной только мыслью об этой поездке, которую не могли себе позволить. А их любимая Русь совсем не знала об этом, жила себе неспешно, спокойно, величаво.

Какая дорогая миссия ему досталась, какая выстраданная! И в то же время какая до огорчения простая... Берясь за нее, он полагал, что должен будет заплатить за успех той же монетой, которой платили предки, задумывая ее. Он готовился пережить тот же накал эмоций и приложить ту же силу напора, с которыми жили, грезили и мучились они, продвигаясь в будущее. Но все оказалось доступнее ожиданий. Вот это несоответствие надрывных стремлений трех его великих стариков добраться до России и беспроблемность, с которой он это осуществил — угнетало его. Зачем они посвятили жизни своим мечтам, зачем изводились, оставляли друг другу заветы? Почему сами не приехали сюда — ведь это оказалось нетрудным и даже приятным мероприятием?

Он собирал в горсти души своей жемчужины, о которых грезили его прадед, дед и отец. И делал это непринужденно, словно играясь. Обида душила Павла Емельяновича, когда он сравнивал отсутствие тягот в своей поездке с горением трех поколений его предшественников, одержимых этой поездкой. Обида жила за мученическую трудность их жизней и за легкость исполнения того, чего они от него ждали, что завещали совершить.