Москва – Багдад

Годы, наступившие после Гражданской войны, несмотря на исторические тяготы и на проблемы с детьми, лично для Агриппины Фотиевны были вполне благополучными — и выднями, и передышками. Она давно распрощалась с молодостью, но чувствовала себя бодрой, во всяком случае — работоспособной. В куске хлеба не нуждалась — им с овдовевшим сыном Порфирием худо-бедно хватало того, что он добывал извозом. Иногда и она зарабатывала копейку, если для этого не надо было уходить из дома и оставлять без присмотра воспитываемого ею внука Николая, осиротевшего с рождения.

Николай рос квелым, с виду неказистым, к тому же безалаберным и неаккуратным, да и умом не блистал, был каким-то несмышленым, и с этим она ничего не могла поделать. Успокаивалась тем, что он общительный по характеру, незлобивый и трудолюбивый, а значит, среди добрых людей не пропадет.

От них только в 1937 году потребовали отдать лошадей государству, так что Порфирию Сергеевичу пришлось окончательно распрощаться с конюшней, которая после смерти Сергея Кирилловича фактически перекочевала на его руки, и искать работу. Помещение конюшни Агриппина Фотиевна перестроила так, что с него получилось два жилых дома, и продала их.

Из взятых за них денег она купила хату для вернувшейся с Багдада дочери Александре. Чисто символическую долю отвезла сыну Павлу в Запорожье, видя, что он, пригретый Клёпой Соломоновной, не особо нуждается в ее копейке. Да и не взял бы Павел лишнего, ибо нежно относился к матери, жалел ее. Остальные оставила себе — доживать век.

Каждого из детей Агриппина Фотиевна предупреждала, что отдает им отцовское наследство и другого, которое они могли бы ждать после ее смерти, не будет, так как свою хату она отпишет тому, кто досмотрит ее до последнего вздоха. Скорее всего, думала она, это будет Порфирий.

Эх, не знала тогда, сердечная Агриппина Фотиевна, что переживет она свою надёжу на целых 17 лет... Правда, слово о наследстве сдержала — оставила дом его овдовевшей жене Марии, поскольку та в память о погибшем Порфирии Сергеевиче добросовестно и милосердно опекала свекровь. А еще Агриппина Фотиевна пристроила детей Порфирия, прижитых с Марией, при своей прозревшей к старости сестре Екатерине. От нее-то, двоюродной бабушки, сироты и получили наследство.

Но мы то и дело забегаем наперед...

Дальше по требованию властей Агриппина Фотиевна — под оформленные по всем правилам документы — отдала две лошаденки в мукомольную артель, где нужен был свой тягловой транспорт. А последнюю отвела в сельский совет, договорившись, чтобы Порфирий Сергеевич возил на ней председателя. Ее условие было принято.

С тех пор еще больше сузился ее мир, а роль свелась к тому, чтобы в выдни держать дом в порядке, внуков нянчить да не забывать свое портняжничество — тыкать и тыкать в ткань иголкой. Зато в праздники она по-прежнему, как было с первых дней замужества, давала себе отдых, позволяла баловать себя, нарядившись, наезжать к родным в Александровск, затем в переименованный город своего детства — в Запорожье, по которому скучать не переставала. Поначалу ездила к родителям или к брату Ивану, а когда там обосновался ее сын, ехала, конечно, к Павлу. Под его присмотром дожили свой век ее родители... — после гибели сына Ивана старые Мейны не хотели стеснять Клёпу Соломоновну, думали, что та повторно выйдет замуж. Но весьма симпатичная вдова продолжала жить одна, приклоняясь к мужниной родне, и на Павла опиралась как на главного наследника.

Теперь-то старых Мейнов уже не было. К счастью или к сожалению, они не дотянули до лихих времен, не видели и не узнали надругательств над людьми со стороны разгулявшейся нечисти...

Павловых детей, где кроме старшего сына было шестеро девочек, чистеньких и щебетливых, Агриппина Фотиевна любила, везла им угощение из своего сада — возле их собственного дома лишнего лоскута земли не было, не то что деревца фруктового.