Москва – Багдад

Планы этого талантливого человека из поколения в поколение осуществлялись истовыми последователями. Своим порядком дошла очередь и до Кирилла Феленко. Но едва он вошел во вкус, развернул дела, как откуда-то взялись болезни. И он понял, что слишком много брать на себя ему не стоит, ибо не по нему чрезмерные нагрузки. Почувствовав свою меру, Кирилл постепенно начал перекладывать хозяйство на плечи единственного отпрыска — сына Сергея.

Тут-то Сергей и понял, что с шуточками пора заканчивать, ибо в его привольную жизнь проникли многие изменения — настал его черед потрудиться во славу рода, для чего следовало основательно браться за дело. Долго откладывать начало серьезной жизни Сергей не стал и решил: сказано — сделано! Он женился и дал себе зарок остепениться, повзрослеть, однако, несмотря на все старания, примерным хозяином и семьянином так и не стал. В принципе он был покладистым по характеру человеком, исполнительным, даже аккуратным, но все это длилось не дольше того времени, пока на нем лежал родительский глаз. Затем какое-то время он исполнял прежние обязанности по привычке, уже с долей прохладцы продолжал заниматься хозяйством, разводить лошадей, вести учет делам. Вот если бы к нему подпряглась Агриппина, женушка дорогая, женщина волевая и энергичная, то при ней он и сам бы жил активнее. Но у Агриппины были свои интересы и обязанности.

Вот так и получилось, что как только отца не стало, Сергей Кириллович сдал землю в аренду крестьянам, а сам ограничился коневодством. А поскольку он разводил и гунтеров{26}, то занимался также извозом — то ли в целях полезной огласки о своих лошадях, то ли чтобы они у него в стойлах не застаивались. Благо, недалеко лежал Славгород с его богатыми ярмарками, каруселями, цирком и театральными подмостками, куда окрестные жители зимой и летом ездили за покупками да за развлечениями в часы отдыха. Так что без дела он не сидел. Хотя дело-то мельчало...

Конечно, насчет полезной огласки... мы тут излагаем наши непрофессиональные предположения, потому что в конюшне у Сергея Кирилловича были опытные конюхи и берейторы{27}, знающие правила содержания и подготовки к продажам породистых лошадей.

Тем временем у Сергея с Груней пошли дети: дочь Александра (1888 г. р.) — вылитая мать-красавица, унаследовавшая и ее ремесло, сыновья Павел (1891 – ~1957) и Порфирий (1896 – 1943).

Павла, забрав от матери сызмалу, пригрела возле себя Клёпа Соломоновна, воспитывала, пока ни женила. Она же впоследствии помогла ему выстроить свой дом, так что он осел в Запорожье навсегда. У него была большая семья, но нам запомнились только сын Михаил, и дочери Ольга и Таисия. Где Павел Сергеевич был во время войны, неизвестно. Главное — уцелел.

Умер он рано, в 58 лет, от инфаркта, не сумев досмотреть до смерти свою благодетельницу Клёпу Соломоновну.

Порфирию выпала и того худшая, горшая доля. Во-первых, он, как младший из детей, взял на себя заботу о престарелой матери, а значит, и обо всем хозяйстве. А во-вторых, женился на любимой девушке (ее девичья фамилия Суханова), а та, родив ему сына Николая, тут же умерла. Пришлось Порфирию Сергеевичу поднимать сироту вдвоем со Агриппиной Фотиевной.

Нескоро он оправился от потрясения и забыл первую жену... Но вот сын его Николай вступил в отрочество, и Порфирий вторично женился, на этот раз взяв за себя угрюмую, какую-то затурканную Марию, безродную женщину. В этом браке у него родилась дочь Александра и уже перед самой войной — сын Борис. На фронт Порфирий Сергеевич то ли не был призван, то ли, как и многие другие, сразу же оказался в плену, а потом был отпущен домой. В первые дни войны, когда валом повалили пленные, немцы не имели, где их содержать, и многих отпускали на волю, предварительно взяв с них расписки о готовности работать на Третий рейх. Во всяком случае, Порфирий Сергеевич угодил на славгородский расстрел, где и погиб.

И опять его малые дети осиротели, опять их поднимала бабушка, бедная Агриппина Фотиевна, теперь уже с овдовевшей невесткой Марией, которую по состраданию сердечному оставила в своем доме.

Вот так и случилось, что Агриппине Фотиевне пришлось хлебнуть горя с Порфирием, долгие годы живя то с ним да с осиротевшим внуком, то и вовсе с вдовой невесткой и с его новыми детьми, безотцовщиной. Благо, что Агриппина Фотиевна оставалась в своем доме, а не скиталась по чужим углам. Сын Павел к ней не наведывался. Да и никто в ту обитель печали не заглядывал. Даже сестра Екатерина не приезжала, которая вообще по молодости страдала высокомерием. Это мерзкое чувство отпустило ее только к старости, когда она овдовела, а сын и внук даже не подумали принять в ней участие. И только когда в Славгород возвратилась из Багдада дочь Александра Сергеевна, к Агриппине Фотиевне вернулся душевный покой.

Прошли годы, принесли много перемен...