Москва – Багдад

И вот настигла ее новая беда. Внук ее Николай Порфирьевич, этот врожденный недотепа, в сталинские времена совершил трудовой проступок (опоздал на работу), и, страшась наказания, бежал из Славгорода. Попал аж в Казань. Как его туда занесло и кто ему там помог, неизвестно. В Казани он поменял фамилию на Иванов и окончательно скрылся от преследования. Позже, когда миновали прежние строгости, он вернулся в родные места с русской женой и дочкой Людмилой, и друзья тут же окрестили его Мамаем. Известное дело почему — татарва. Но своей воспитательницы и любящей бабушки Николай в живых уже не застал. Мачеха Мария, мрачная тихоня, воспользовавшись тем, что официально Николай Порфирьевич был теперь чужим человеком, каким-то казанским Ивановым, не приняла его в дом, доставшийся ей после Агриппины Фотиевны.

Пришлось Николаю жить по чужим углам, пока родня, соединив усилия, не построила ему хату, в которой он прожил остаток жизни, пустив на свет еще троих детей. Был он вроде и работящим, но весьма нелепым человеком, сумбурным каким-то, да и пил горькую не в меру.

Дети Порфирия Сергеевича от второго брака, Мариины, живут в Запорожье. Дочь Александра Порфирьевна долгое время работала в Египте, на строительстве Ассуанской плотины. О Борисе Порфирьевиче известно меньше, он просто где-то работал и был доволен жизнью. Да они и не очень-то рассказывают о себе — не хотят возбуждать зависть остальных родственников, кому не досталось наследство Екатерины Фотиевны, родной сестры их бабушки. Так Екатерина Фотиевна наказала сына Евтихия за пренебрежительное отношение — все подчистую добро отписала внучатым племянникам, внукам своей сестры, даже квартиру исхитрилась на них перевести.

Кстати, они единственные из двоюродной родни были на похоронах Бориса Павловича, остальных уже не было в живых.

Случай на конюшне

Затея с коневодством и извозом кончилась для обоих супругов Феленко печально. Не успел Сергей Кириллович окончательно запустить дела, как случилась революция, а за ней разразилась махновщина{28} — грязный и безбожный бандитизм, паразитировавший на политике и прикрывающийся ее лозунгами. Конечно, любой бандитизм — это зло, но все же до такого цинизма, как Махно, доходили не многие. Его бандитизм был особенно отвратителен, ибо отличался полной неразборчивостью — был направлен против всех подряд, в том числе и против трудящегося человека.

Бандиты, плодясь и множась, сразу же пошли по хуторам и начали грабить народ. Естественно, не обошли и Феленко, забрали у него сначала лучших лошадей, потом тех, что были чуть похуже, а позже — еще и еще, пока на конюшне не осталось только несколько лошаденок, непригодных для восстановления погубленных пород. Ну да, не забрали последнее... Наверное, возиться с клячами не захотели.

От горечи и тоски, от постоянных тревог, от страха за свою жизнь Сергей Кириллович, и до этого попивавший, запил еще больше. Дома он мучился бездельем, искал пятый угол и отсыпался, переложив заботы об оставшемся хозяйстве на жену. В хмельном состоянии бывал груб, не сдержан на язык, обзывал Агриппину Фотиевну безбожницей, хотя отлично знал, что это не так.

Однажды Агриппина Фотиевна в связи с поездкой мужа в Дьяково осталась дома одна и, как всегда, должна была присматривать за всем хозяйством, в том числе и за конюшней. В тот раз она почему-то пошла туда одна, без обычного сопровождения одной из многочисленных учениц — девушек, обучавшихся у нее шитью и помогавших по хозяйству в уплату за это. Она сама почти никуда не ходила, а тут пошла... И почему-то рядом не оказалось никого из конюхов. Но в случаях несчастий именно так и получается, что одной причины не бывает.

Что произошло в конюшне, она и сама позже сказать не могла. Говорила, что жеребец, к которому она зашла, недовольно заржал и неожиданно взбрыкнул, ударив ее задними копытами. Что-то ему не понравилось в хозяйке. Возможно, какой-то запах... Лошади больше всего реагируют на запахи. А ведь заказчицы приносят ей ткани с разными запахами, порой непривычными. Удар пришелся на область груди, сбил ее с ног, вышиб дыхание, оставил без сознания. Нашли Агриппину Фотиевну не сразу, а ближе к ночи, в результате чего она не получила своевременной помощи. Это еще счастье, что за это время жеребец вовсе не затоптал ее в деннике. Видимо, со временем принюхался и узнал хозяйку. Мстить коню, она, конечно, не стала. Животина не виновата ни в чем.

После полученного ушиба долго оправлялась, лечилась и у ученых лекарей, и к знахаркам ездила. Но все равно начала часто хворать грудью, кашлять. Иногда на ночь пила разведенный кипятком мед и это ей помогало. Правда, приключившаяся болезнь не помешала ей дожить до завидно глубокой старости.

В этом месте рассказа об Агриппине Фотиевне важно вычислить, когда она оказалась жительницей Славгорода.