Москва. Квартирная симфония

От Татьяны, встреченной мною случайно на автобусной остановке у метро «Фили», я узнала, что их семья живет на Филевской пойме, совсем со мной рядом (как тесен мир!). Я затащила Таню в гости. У нее с собой, как водится, оказались тетради с перлами студентов-журфаковцев. Мы выпили по коронному кофейку, добавив туда подаренного мне кем-то, никак не кончающегося коньяка, и от души посмеялись. Таня сказала, что периодически созванивается с Биной, что та живет теперь в прекрасной двухкомнатной квартире, в кирпичном доме у метро «Академическая», совсем рядом с блочной пятиэтажкой Эльзы Исааковны – той, что на улице Гримау. По телефону Бина Исааковна с гордостью поведала Татьяне, что составила квартирное завещание в равных долях на двух своих племянников, сыновей Эльзы Исааковны. «Представь, – усмехнулась Татьяна, – в новом доме у Бины вскоре после ее переезда по какому-то поводу проходило собрание жильцов, так Бина сама себя выдвинула главной по подъезду. Теперь там жильцами, как бы сказал наш Митрофаныч, рулить и порядки наводить». «Ничего удивительного, – ответила я, – в сущности, в чем смысл ее жизни? Именно в наводимом вокруг порядке. Лиши ее такой возможности, какие радости ей останутся? Ослабнет, захиреет». И Таня со мной согласилась.

* * *

О том, что Игорь с Иришкой выхлопотали однокомнатную квартиру и теплый гараж для Ласточки в Новых Черемушках, я узнала от них самих еще при прощальных сборах в Савельевском переулке. Тогда они были единственными, не побоявшимися сглазить удачную концовку всей этой истории.

В тот памятный день мы действительно очень тепло прощались. Как-то вмиг всеми, ну или почти всеми, позабылись недавние разлады. Притих и смягчился даже Митрофан Кузьмич, смиренно пакующий нехитрый скарб в своей «заколдованной» комнате. В ближнем предбаннике мы обнимались и желали друг другу счастья в отдельных квартирах. Съезжавшая первой Бина Исааковна крепко обнялась с Таней, припомнив, какой чудесной, добрейшей и интеллигентнейшей была ее мама Зинаида Петровна, как в конце 40-х, будучи еще школьницей, помогала им с Эльзочкой составлять и рассылать письма для поиска пропавших в войну еврейских родственников. В ответ Таня вспомнила, каким прекрасным, щедрым, добрым человеком был муж Бины Исааковны Ефим Яковлевич, как подарил ей на семилетие в 64 году серебристого стеклянного лыжника на прищепке, ежегодно с тех пор прикрепляемого на новогоднюю елку. «Валера-а, – крикнула Таня, – принеси доказа-ательство, в то-ой белой картонной коробке на шкафу-у». И Валера принес и продемонстрировал всем доказательство – слегка ободранного, с прозрачными прогалинами на боках, лыжника на прищепке. «Его, кстати, можно подкрасить, придать ему свежести для новой квартиры», – намекнула я Валере, крутя лыжника в руке. И, к моему чрезвычайному удивлению, была немедленно заключена в объятия Биной Исааковной: «Все правильно, Оксана, всем нам пора иметь отдельные углы». Иришка, присев на огромный, с угловыми кожаными нашлепками и деревянной оплеткой, трофейный фибровый чемодан, с умилением взирала на происходящее, терпеливо и бережно держа на коленях Бинины тюки. «Антикварная» мебель Бины в сопровождении Эльзы Исааковны уже отчалила первым рейсом. Неожиданно в предбанник ворвался таинственно исчезнувший было Игорь (в белоснежной, заправленной в отглаженные брюки сорочке) и преподнес каждой женщине по пурпурной розе. «А пятую, нечетную, прикреплю на капот своей Ласточки, чтобы служила верой и правдой!» – отдышавшись, выдохнул он. И мы смеялись, смеялись… А некоторые даже заплакали…

* * *

Мне, конечно, несказанно повезло. В квартире Савельевского переулка на моих глазах ни разу не хоронили древних старух, не провожали в последний путь не совсем древних стариков, не произошло при мне ничьего помешательства, не случилось ничьего самоубийства. Даже никто не слег с тяжелой болезнью. Все эти горести и напасти произошли в квартире до меня. И до меня канули в Лету. Я запомнила энергичные, наполненные соками жизни голоса, доносящиеся из коридора или кухни. Они по сей день, не растворившиеся во времени, звучат где-то во вселенной. В той невидимой глазу вселенной прицеливается и метко попадает в мешающий нам спать фонарь любящий меня муж, по-прежнему приостанавливает на карнизе свой вальяжный ход и лукаво ухмыляется роскошными усами черный с белой манишкой кот, Бина Исааковна упрямо двигает к сидящей на шатком венском стуле Эльзе Исааковне истертую алюминиевую пепельницу; в тех же вселенских просторах благоухают и цветут в хрустальной вазе на незримом подоконнике нашей коммунальной кухни (и никогда не завянут!) пять прекрасных пурпурных Игоревых роз… И разве может быть по-другому?

* * *