Москва. Квартирная симфония

– Не сметь поганить честь отца! – хлопает ладошкой по столу Майя Георгиевна. – Мало тебе, засранец, обещанной мной денежной компенсации к твоей квартире на Вавилова?! Сибаритствовать задумал и нам предлагаешь?!

Ей не пристало стесняться риелтора Севу. Позавчера этот белобрысый молокосос уже сунул нос во все квартирные щели, сегодня приехал поговорить с членами семьи – пусть понимает, чей голос здесь решающий. Понадобится, приедет и в третий, и в четвертый раз! Не ей же с сыновьями таскаться по агентствам.

– Я как лучше хотел, в первую очередь для тебя… чтоб тебе… – бормочет, переминаясь с ноги на ногу, Володя.

– Сядь, хренов делец! По экономике и поведению тебе кол!

* * *

Эта замоскворецкая Маргарет Тэтчер с аккуратно собранным пучком каштановых, почти без проседи, волос и детскими ладошками непреклонна. Решение обжалованию не подлежит: фамильное гнездо и комнату на «Павелецкой» продавать. Старший Юра окончательно отбился от рук, пахнет псиной, взгляд блуждает. Назрела необходимость опеки, а кроме нее некому. Когда произошла в нем утрата ориентиров? В подростковом возрасте? В годы студенчества? По их с отцом вине, из-за бесконечной занятости? Или унаследовал все худшее по линиям обоих родов? Тогда страшновато. Если копнуть, там и сумасшествия, и суициды. Хотя в уме ему не откажешь, МИИТ с красным дипломом, дослужился до кандидата технических наук, до старшего научного сотрудника. Но не вынес глобального развала, сломался. Бывшая его – лахудра, пустоцвет без внутреннего стержня – сбежала девять лет назад. Продала половину Юриной квартиры приезжему проходимцу из Ставрополя, сфабриковав документы. Осталась Юре комната с чужаком через стену, водящим непристойных баб. Полковник-то, кроме центрального плацдарма, успел выхлопотать квартиры всем сыновьям. По двухкомнатной старшему и среднему в стабильное время, однокомнатную Алеше накануне августовского путча. Вечная полковнику память. Пусть будет покоен, крест с их старшим Юрием Майя Георгиевна понесет без ропота, не согнется.

С банковской идеей среднего Владимира все ясно. Жаден был от рождения, в сосок вгрызался, будто во рту не десны, а клещи. С годами, единственный из сыновей, приумножил метры через жену. Живут в четырехкомнатной на улице Вавилова, оба ненасытные, алчные. Вот Алексей, помнится, брал грудь нежно, крохотными пальчиками чуть касался светящихся сквозь кожу прожилок, сосал – как целовал. Ей в глаза во время кормлений всматривался с пониманием, с благодарностью. Лечил, исполнял тайную миссию. На генетическом уровне сознавал, что родился хоть внеплановым, но незаменимым. Стены роддома Первой градской огласил тихим писком (с первых минут был деликатен!) 9 мая. Но разве Майя Георгиевна когда-нибудь демонстрировала свое родительское предпочтение? Муж – да. До последнего вздоха чтил ее исцеление через Алешу. За полгода до смерти, сам мучимый неизлечимой болезнью, полностью переписал на нее с Алешей квартиру на Ленинском; торопился до бездарной женитьбы младшего своего любимца.

Ее мужа перевели в Генштаб, присвоив полковника, только в середине 70-х. А в августе 63-го его, майора Третьего управления, срочно откомандировали на советско-китайскую границу в связи с обострившейся ситуацией. В школу сыновей снаряжала одна. Юрку в третий класс, Володьку в первый. А тут случайная беременность, результат мужниной страсти перед разлукой. Оказалось – провидение. За месяц до прощальной, полной жгучих ласк и безумных шептаний августовской ночи снимок у маммолога показал нехорошую опухоль в правой груди. Мужу не сказала. Незачем ему перед командировкой. Оперироваться решила в его отсутствие. Но врачи, подтвердив факт беременности, хором запели: роды – шанс к выздоровлению. Пришлось отказаться от аборта. Через год после родов и кормлений грудью от опухоли не осталось следа. Спас ее Алеша.

Рос золотым мальчиком. В детсаду шелковый, в школе – учительская гордость. Сколько еще благих дел, спасибо ему такому, она успела сделать на посту в ВЦСПС для родины и соотечественников! Пока не пришли новоявленные демократические иуды, расхитители госсобственности. Женился Алеша в двадцать девять, за месяц до отцовской смерти, под сухо сжатые отцовы губы. С лярвой-женой промучился шесть лет – ради дочки Лизоньки. Развелся четыре года назад (отец предвидел все-е!), уходя, оставил жене с Лизонькой свою однокомнатную. И Майя Георгиевна приняла решение младшего. Более того, самолично настояла оформить квартиру на единственную внучку. Бывшая его – безусловная проститутка-лимитчица, но не виновная ни в чем Лизонька красотой и нежностью в Алешу; будет ей наследство.