Москва. Квартирная симфония

Поскольку Сева на показе комнаты темнил в каждом слове и ходил кругами, отец с сыном нуждаются в разъяснениях. И вот оба стоят вплотную к моему рабочему столу, от предложения присесть отказываются. Я мило им улыбаюсь. Отец собирается с духом:

– Скажите, а владелец точно решил продавать комнату?

– Есте-ественно, – отвечаю я. – Вас что-то заставило усомниться?

– Как сказать… – отец склоняется к моему уху, словно боясь невидимых конкурентов, и вполголоса продолжает: – Понимаете, с вашим риелтором комнату показывал некто Алексей, брат хозяина, как я понял. Открывал квартиру своим ключом. А сам хозяин, если не ошибаюсь, Юрий, лежал лицом к стене и ни разу не повернулся.

– Да что вы? Возможно, нехорошо себя чувствовал?

– Да, но… такая индифферентность… Вы не подумайте, мы очень заинтересованы (толкает сына локтем в бок, тот мелко кивает птичьей головой), готовы сделать косметический ремонт не только в комнате, а и в местах общего пользования. Облицевать, так сказать, новой плиткой. Освежить, так сказать. Но если Юрий находится под давлением…

О рыцарь печального образа! Идальго XXI века. Радужные перспективы сына сошлись для него в этой точке Москвы. Но подобных людей нельзя оглушать алкогольной нейропатией коммунальных жильцов. И я прибегаю к акварельным краскам:

– За Юрия не беспокойтесь, он съезжается с матерью, улучшает жилищные условия. А по поводу облицовки новой плиткой – уверена, ни один сосед не возразит против обновления мест общего пользования за чужой счет.

– Да, преимущества есть, безусловно, – ободряется отец-идальго. – Коридор довольно широк, просторная кухня. Там мужчина плотного вида, сосед, если не ошибаюсь, готовил ужин и пел: «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю». Мы пока не были друг другу представлены…

– Пение, согласитесь, не самое худшее проявление соседей, – снова улыбаюсь я.

– Пожалуй… – выжимает идальго ответную улыбку. – Значит, вы утверждаете, срыва не будет?

– Утверждаю.

* * *

В конце ноября Майя Георгиевна внезапно требует меня к себе в квартиру. Алчность и патологическое стремление Севы сэкономить на клиентах делают свое дело. Он предлагает не те варианты. Вдова полковника КГБ не сдается. Звонит в агентство: «Вот что, деточка (мне), я на грани расторжения договора и прошу вашего немедленного вмешательства как руководящего лица. Разговор приватный, так что приезжайте». «Корона с головы не упадет, ситуацию надо спасать», – решаю я и еду на Ленинский.

Выхожу из лифта. На площадке между пятым и шестым этажами меня подкарауливает сухопарый, несвежего вида мужчина. «Пару слов…» – тушит он сигарету в стеклянной баночке из-под майонеза и, заталкивая банку в боковой карман видавших виды брюк, спешит ко мне, перешагивая через две ступеньки. По лысеющей голове и пиджаку с оплывшими плечами узнаю в нем Владимира, среднего сына Майи Георгиевны. (Севе сценарии бы писать.)

– У вас на мази́ продажа комнаты, так? – вклинивается Владимир между мной и входной дверью в квартиру. – Ваш Сева в курсе, но хочу предупредить лично вас, Юрке доверять нельзя ни при каких условиях. Деньги, даже самая малая часть, не должны попасть ему в руки ни под каким соусом. Вы, надеюсь, понимаете? Мама человек жесткий, да, но закваска-то советская, от сегодняшних реалий далека, как я от луны, продолжает жить в мире профсоюзных иллюзий, не знает волчьих законов…

Девяностые приучили меня с терпением Сизифа выслушивать любые перлы различных слоев населения. И я пускаю в ход лояльность:

– Не волнуйтесь, Владимир. Для таких случаев существует банковская ячейка или наш рабочий сейф. Сейф у нас надежный. До основной сделки деньги от продажи комнаты будут храниться в целости и неприкосновенности.

– А когда состоится передача нам с мамой денежных средств? – продолжает нависать надо мной Владимир, обдавая табачными выхлопами из брючного кармана. – На каком этапе?

– В приложении к договору есть пункт. Там все указано.

– В приложении… подтереться и выкинуть. Гарантии какие? – толкает он спиной незапертую дверь, и мы наконец оказываемся в прихожей. – Где реальная страховка?

– Сева должен был обрисовать вам детали, – игнорирую я хамство насчет «подтереться».

– Тише-тише, – Владимир прижимает палец к губам, не думая помочь мне пристроить на захламленную вешалку пальто, – обрисовать-то обрисовал, но уточнение – мать учения, когда кругом жулье сплошное, мать их за ногу… только маме не надо о нашем разговоре… Ма-ама! Мы зде-есь! Веду к тебе Оксану Евгеньевну!

Их квартира и впрямь хороша. Любовь к кирпичным домам позапрошлого и прошлого веков осталась со мной навсегда. Так и не смогла я принять душой новоделы. Даже так называемую элитную их часть.