Москва. Квартирная симфония

В издательство «Наука» я больше не вернулась. Тем более, руководительница моя уволилась (журнальчик-то реально загибался, и как тут лишний раз не вспомнить прозорливую Эльзу Исааковну с ее «кхе-кхе» и «вольными хлебами»), а я уже попала в водоворот риелторского азарта. Я понимала, что мне никогда не стать такой, как Алла Дмитриевна. Такой бесподобно наглой гангстершей из голливудского кино. Но ведь результата можно достигать разными способами. Сложные задачи, как оказалось, будоражили мою натуру, призывая ее к активному действию. Правда, после Верочки я дала себе зарок ни при каких обстоятельствах даже по касательной не встревать в криминал. Именно моя неравнодушная тетя-певица, та, что забирала меня из роддома, сосватала для моей дочки приходящую помощницу. Женщину творческую, музыкальную, аккомпанировавшую когда-то молодой Галине Вишневской на рояле во время репетиций. Ну а я надеялась честным путем заработать достаточно денег и вместе с дочкой вернуться в ненаглядный центр Москвы, в крайнем случае в окрестности любимой красной ветки от «Спортивной» до «Университета». Задерживаться в Филях надолго я совершенно не планировала.

Риелторские завоевания 90-х годов, с вашего позволения, опущу, поскольку они плюс-минус походили на историю расселения моей коммуналки в Савельевском переулке, и боюсь, читатель заплутает в бесчисленных квартирных фигурантах, как в непроходимом девственном лесу. К тому же о 90-х написано столько всего, что мне вряд ли стоит продолжать.

А вот дальше, дальше… На горизонте нарисовался XXI век.

Глава II РОНДО, или Мать и сыновья

– Мама, можно я скажу?! – тянет руку, как школьник, сорокавосьмилетний Володя. Старший, Юра, в трансе. Младший, Алеша, в эйфории. Риелтор Сева с пересохшим языком и пеной у рта заносит детали в блокнот. Сева исчерпал аргументы и жаждет пива. Дебаты проходят на кухне за инкрустированным буковым столом в стиле ренессанс. В остальном кухня напоминает Спарту в упадке.

Итак, лучшие годы семьи: рождение, отрочество сыновей, лыжные прогулки по Ленинским горам, настольный теннис в Нескучном саду. Но – обстоятельства. Прости, родовое гнездо отца семейства, умершего десять лет назад полковника КГБ. И прощай 120-метровая четырехкомнатная квартира на шестом этаже сталинского дома с окнами во двор Ленинского проспекта рядом с метро «Октябрьская». За час Сева одурел от их семейных кульбитов. А по-другому расселений не бывает.

За столом между Юрой и Алешей – вдовствующая мать. Миниатюрная, но с большой грудью, Майя Георгиевна Аникеева. За ее спиной мраморный подоконник с одряхлевшим алоэ, подпертым воткнутым в горшок карандашом фабрики «Сакко и Ванцетти». В ранних сумерках ноября (портьеры, со слов Майи Георгиевны, в стирке) суетятся за голым окном юные снежинки. Майе Георгиевне семьдесят шесть. В прошлом красавица, руководитель среднего профсоюзного звена ВЦСПС. Глаза сверкают перезревшими вишнями, голос звенит эхом былых профконференций:

– Говори, Владимир, только по существу.

Сухой лысеющий Володя, в костюме с оплывшими плечами, давно порывавшийся взять слово, суетливо поднимается со стула:

– Я, мама, понимаю все, но это некорректно по отношению к тебе самой!

– Некорректно?! Аргументируй!

– Вопрос можно решить иначе, мама! – Володя одергивает пиджак.

– И как?! – вскидывает она голову, сощурив глаза.

– Юркину комнату на «Павелецкой» не продавать. Вы с Люсей общего языка не нашли – случай хрестоматийный. Но зачем так кардинально менять-то все? Зачем Алексею сразу двухкомнатную? Вам с Юрой, понятно, вынужденная необходимость.

Неухоженный, помятый Юрий (ему чуть за пятьдесят, для собутыльников он Юрис) хрипло кашляет в кулак.

– Продадим Ленинский, – торопится договорить Володя, – вы с Юрой переедете в двухкомнатную под твой присмотр, Алексей с Люсей переберутся в его комнату. Лешке всего тридцать девять, вся жизнь впереди.

– Ты когда там последний раз был?! – вспыхивает Алексей (самый из сыновей миловидный). – Там капитальный ремонт нужен на полмиллиона! Я Люсю в комнату не повезу!

– Помолчи, – взмахом руки останавливает младшего Майя Георгиевна, – пусть твой брат выскажется до конца! Он, судя по всему, давно ждал этой минуты!

– Лешка всегда был вашим с отцом любимцем, – заметно вянет Володя, – факт неоспоримый. Отзывчивый, внимательный, записки в детстве на даче писал: «Мама, я пошел какать, не ищи меня». Не чета нам с Юрой.

Юрий, ковыряя ногтем инкрустацию стола, мрачно ухмыляется, Лицо Майи Георгиевны приобретает окрас предгрозового заката:

– Хорошо же ты, Владимир, ценишь добро, сделанное тебе отцом. Та-ак, что дальше?

– А что дальше… если двухкомнатную только вам с Юрой, а Леше с Люсей переехать в его комнату, доплата будет ого-го, даже с ремонтными затратами. Деньги по банкам под проценты распределить, – Володин голос уходит в грудную клетку, – пожить красиво, как белым людям, – нервно сглатывает он слюну. – Юра не работает, на что вы с ним собираетесь жить? На твою пенсию? Выплаты-то за отца тебе перекрыли?