Москва. Квартирная симфония

– Оксана Евгеньевна, Леши больше нет. Умер от сердечного приступа. Оставил мне завещание на квартиру. Майя Георгиевна и бывшая его на меня коршунами налетели. Помогите, посоветуйте, что делать.

– Что я могу посоветовать, Люся? Я не юрист, не адвокат.

Новость о смерти Алексея меня ошарашила. Но участвовать в чужих семейных разборках по прошествии семи лет после сделки совершенно не хотелось. Правда, Люся особо и не настаивала, глубоко вздохнув, попрощалась.

Причинно-следственные связи в моей голове не сходились. Неужели я настолько ошибалась в Люсе? Ведь совсем не была похожа она на душегубку. Других информационных источников, кроме Люсиных слов, не было.

В 2015-м Люся неожиданно позвонила снова, попросила помочь с продажей двухкомнатной квартиры на «Пражской». Ее старенькая мама скончалась.

– Сыну хочу однокомнатную купить, а остальные деньги на дом в Большой Коше пойдут, стеклопакеты нужно поставить, подремонтировать кое-что.

Не сразу, но я согласилась. Хотя лет семь как отошла от риелторских дел. Нужна была зимняя резина на машину, а с деньгами на тот момент было не очень. Да и не совсем посторонний человек Люся.

Мы идем с Люсей в МФЦ Чертанова Центрального заказывать выписку из Единого реестра для продажи квартиры.

– Как же так, Люся? – задаю я возникший еще пять лет назад вопрос. – Вроде здоровый, крепкий был человек Леша, непьющий. И возраст смешной, по моим подсчетам, в две тысячи десятом ему было всего сорок семь.

– Не успело исполниться, он же майский. Его убили. Я вам тогда по телефону говорить ни за что не хотела. Да и вообще не хотела говорить. Сердечный приступ выдумала. Ну раз уж… Когда наш проектный институт загнулся, мы оба остались без работы. Жили в основном в Большой Коше. Квартиру его сдавали. А под Новый год, на мое 50-летие, он мне преподнес подарок. Я, конечно, была шокирована, обалдела просто. Ведь никаким намеком себя заранее не выдал, сюрприз хотел сделать. Только когда вручил завещание, рассказал, как с Майей Георгиевной за документы боролся. В деталях рассказал. Еле выцарапал. Удивительно, как он смерть свою предчувствовал. Втайне от меня съездил к нотариусу, все оформил. А убийство без меня случилась. На следующее утро после дня рождения я поехала в Москву; мама тяжело заболела, обязательно нужно было ехать. В доме оставалось спиртное. Пришел сосед, попросил дать ему выпить, Леша, конечно, дал. Соседу, скорее всего, показалось мало, завязалась у них с Лешей потасовка – теперь уже никто не скажет, из-за чего точно, – и он Лешу пырнул ножом. В живот пырнул и сбежал от дикого страха. Вы же знаете, Леша миролюбивый был человек, драку спровоцировать никак не мог. Умер от потери крови, за несколько часов просто истек кровью. Его можно было спасти, если бы кто-то оказался рядом. Правда, сосед далеко не убежал, в полицию пришел сам, когда протрезвел. Дали восемь лет, якобы он не до конца осознавал свои действия. Но человека-то не вернешь. А Майя Георгиевна на похоронах слезинки не проронила, стояла серым камнем, хотя Лешу больше всех обожала. Бывшая его с дочерью тоже присутствовали. На следующий день после похорон заявление в суд на меня подали о неправомерности завещания. Майя Георгиевна встала на их сторону. Они же наследники первой очереди: старая мать и несовершеннолетняя дочь. А я так, сбоку припека. Лешиной дочери чуть-чуть оставалось до восемнадцати, поэтому торопились. Сколько они из меня крови выпили, сколько грязи вылили. В Лешиной смерти обвинили, будто я специально все подстроила. Судебное разбирательство с ними длилось два года. Когда осточертело на бесконечные заседания ходить, мировое соглашение с ними подписала. Квартиру отняли, пожертвовали дом в Коше, московский гараж и старенькую «Ниву».

– Да, Люся, какая страшная, нелепая смерть.

Некоторое время мы идем молча.

– А как Юра, не знаешь?

– Почему, знаю. Юра через два года после убийства Алеши повесился. Судебное разбирательство как раз со мной только-только закончилось. Майя Георгиевна в петле в их квартире на Марии Ульяновой его нашла. Володю с женой вызывала из петли его вынимать. Потом уже полицию. Меня зачем-то на похороны Юры позвала. Прониклась ко мне, что ли. До этого думала, я воевать за Лешину квартиру до посинения буду. На мое благородство не рассчитывала. А у самой на похоронах снова ни слезинки. Страшное дело. Мне кажется, она не женщина, вообще не человек, инопланетянин какой-то. В роду у них, Алеша рассказывал, несколько мужчин в разных поколениях покончили с собой. Ранимые, тонкие были, чувствительней женщин. Один из прадедов в психбольнице повесился, от неразделенной любви к замужней графине из соседнего поместья двинулся рассудком.

«Была у милой коса честью-безгрешностью…» – вспоминается мне Юрин голос. И на меня накатывает чувство инфернальной тоски.

– А Володя? – спрашиваю я, хоть как-то разбавить тоску.