Москва-Лондон. Книга 1

— Аминь. Теперь давайте о делах… накоротке. Что поведаешь нам хорошего, князь Андрей?

Князь Курбский проглотил виноградную ягоду и сказал:

— Сбираются войска, государь. Шесть лагерей под Москвою уж разбито.

— Всякий день прибывают, — добавил князь Мстиславский. — Сегодня князь Александр Борисович Горбатый к обеду своим станом у Мытищ обосновался. Тысячу воинов с собою привел, да все на загляденье!

— Завтра ж к нему буду! — обрадовался Иван. — А всего-то на сей день сколько же воинства собрано?

— С десяток тысяч… пожалуй, — хмуро проговорил князь Дмитрий Иванович Курлятев, ведавший вместе с князьями Курбским и Мстиславским сбором войск под Москвою.

— Пожалуй? — возвысил голос Иван. — И только-то? А кто же тогда точно знает, сколько войска для казанского похода нашего собрано?

— Я да Алексей Федорович! — резко, как обычно, заявил Сильвестр. — Три дня по головам считали. Два часа назад как от последнего горбатовского воинства вернулись. Заместо князей наших, воевод великих, объезд войскам царским учинили!

— И чего насчитали? — сумрачно спросил царь.

— Семь тысяч — как единая душа.

Иван резко поднялся с кресла. Сделав несколько быстрых кругов по комнате, он остановился у своего кресла и жестом подозвал к себе всех трех князей.

Глядя поверх их голов куда-то в дальний угол комнаты, царь заговорил с едва сдерживаемым раздражением:

— Из Москвы выступаем в июне, не позднее Кириллова дня,[128] шестью полками: большой, передовой, правой руки, левой руки, сторожевой и государев. Всего с собою поведу сто пятьдесят тысяч воинов. Боярского, земского да нового — стрелецкого — войска. Год уж целый зубами воздух жуем о воинстве царском, постоянном — стрелецком. И где же оно? И тысячи, поди, нету еще… — Иван, расплескивая, налил себе большую братину вина и, почти не глотая, вылил ее содержимое в себя. Князья замерли: это был первый признак царского гнева. — Стариной все живете, князья-воеводы? Только на старом мерине не далее живодерни и доедете. Не туда ли путь-то держите, князья преславные?

Тогда мне с вами не по пути. С Божьей помощью найду я попутчиков других, кои воевать по-новому могут. Не своих, так заморских — пусть наших воевод великих в ученики себе возьмут. То-то спесь с них собьют родовую! А покуда приговор мой будет вам такой: за два месяца собрать под Москвою сто пятьдесят тысяч воинов. Да не мужиков с метлами и граблями в драных лаптях или босиком, а воинов на конях при полном вооружении да с осадными снастями. Дважды уходили мы из-под Казани с позором.[129] Третьего не будет! Казань мы возьмем и веру нашу священную поруганию не дадим. На том Господь даровал нам свое благословение. Поезжайте, князья, по государству нашему, властию царскою бояр торопите, наместников наших с печей сдирайте хотя бы и плетьми, а за воровство в деле этом священном порите прилюдно, да по голому заду, после чего волоките в Москву спроса с них государева ради! Ужо не возликуют… воры… Знаете вы, что да как делать надобно, князья мои премилые, не один десяток раз говорено о том было после последнего казанского стыдобища. Покуда все, что сообща надумано да мною приказано было, сотворено не будет, в палату сию доступа вам нету, и за царским столом скамей для вас не найдется. А коли не хватит вам двух месяцев, палач мой добавит… строгий он у меня чрезмерно… весь в царя своего… — Князья низко склонились перед Иваном и собрались уж покинуть Комнату, но царь промолвил уже несколько мягче: — Побудьте покуда… До рассвета времени еще немало… Чего молвить сбираешься, святой отец?

— При войске, государь, — заявил Сильвестр, — воровство цветет маковым цветом. Бояре многие людей своих чуть не голышом на лошадей усадили. Одна сабля у воевод неких едва не на пятерых воинов приходится. Стрел и вовсе мало, а пищали наперечет, хоть по пальцам считай. Корму лошадям нету, а люди, окромя муки да воды, луком единым пробавляются. Мяса нету вовсе, хлеб, что в путь с собою взяли, кончился уж. Коли так дело и далее правиться будет, одичает воинство-то наше, не на Казань басурманскую, но на Москву православную волчьими стаями двинется да сожрет ее с голодухи-то лютой с камнями и с бревнами!

— И как же ты мыслишь искоренить воровство сие злокозненное? — Иван снова мрачно насупился. Потом коротко и злобно усмехнулся и бросил князьям: — Попы вон в дела воинские влезать вынуждаются, на безделье воеводское глядючи! Ой, глядите, князья, как бы мне не поменять вас местами-то: попов поверстать в воеводы, а вас постричь в монахи! Говори, говори, святой отец, правда в таком деле — сущий дар Божий!

— Что бояре воруют, то по указу твоему, государь, спесь ихнюю с головами заодно палачи твои ужо поубавили, да в будущем без дела не останутся, но и казна твоя приоткрыться должна бы. Одними боярскими пожитками войско столь великое не прокормишь, не обуешь, не вооружишь и до победы, сталбыть, не доведешь. Великая война великих денег стоит, а победе и вообще цены-то нету…

— Верно — нету… Победы покуда нету… воровство единое… того — что дерьма в конюшне… Чего молчишь-то, Алеша?