Свою первую картину – «Стычка с финляндскими контрабандистами» Василия Худякова – Третьяков купил в 1856 году, когда ему было 24 года. Правда, рассмотрев, понял: действия на холсте хоть и много, но оно не захватывает по-настоящему. Зато другое купленное полотно – «Искушение» никому не известного художника Николая Шильдера – поразило начинающего коллекционера. Глядя на него, Третьяков словно видел происходящее – вот вам мистическая сила картин, про которую говорили старые собиратели. На холсте старая сводня предлагала браслет молодой девушке. Та отказывалась, но долго ли она продержится – в нищете в сыром полуподвале? А у старухи и богатый клиент наготове. Велико искушение-то… Эта правдивая сценка так потрясла молодого Третьякова, что он не только выложил за картину приличную сумму, но и вставил странный пункт в свое завещание: 8 тысяч рублей серебром просил «употребить на выдачу в замужество бедных невест за добропорядочных людей». Вот как странно начиналась коллекция…
Устало опустившись в любимое кресло своего кабинета, Павел Михайлович еще раз просмотрел записи в конторской книге: действительно, недостача выходит. А как не вовремя! На днях получил письмо от Федора Васильева. Талантливейший пейзажист, молодой еще, и надо же – чахотка! Пришлось дать денег на поездку в Ялту – может, вылечится. И вот снова пишет: «Положение мое самое тяжелое, безвыходное: я один в чужом городе, без денег и больной!» Придется рубликов пятьсот отослать. Опять расходы…
Дела семейные
Павел Михайлович поднялся из-за стола и растянулся на черном кожаном диване. Суматошная жизнь! Но что ни говорите, нет лучшего места на свете, чем его дом в тихом Лаврушинском переулке Замоскворечья.
Дом этот вблизи Николо-Толмачевского храма выбирала семья Третьяковых. Когда еще был жив отец Павла – Михаил Захарович. Но вот въехать в новый дом Третьяков-старший не успел. Тихо-тихо скончался. Девятнадцатилетний Павел остался в семье за старшего.
Происходили Третьяковы из малоярославцев. Там, в Малоярославце, их купеческий род – не богатый, но старинный – был известен еще с 1646 года. В Москву же Третьяковы перебрались в 1774 году. Тогда главе дома – Елисею Мартыновичу – было уже 70 лет. Но этот крепкий и хваткий старик не побоялся перемен. Сначала семья поселилась на Бронной улице. Но центр города был дорог. Да и семья быстро разрасталась. Решено было подумать о жилье в Замоскворечье. И от центра близко, и общество купеческое, и дома не столь дороги. Торговала семья «полотняным набивным товаром», то есть тканями. И в первой четверти XIX века имела пять лавок на улице Ильинке, где располагались тогда холщовые и златокружевные торговые ряды.
Отец Павла, Михаил Захарович, жил со своей многочисленной семьей в дедушкином доме в Голутвине, тогда еще не распавшемся на несколько Голутвинских переулков. Домик тот был небольшим, но с просторным мезонином и находился рядом с колокольней церкви Николая Чудотворца. Там и родились и Павел Михайлович, и его младший брат Сергей. Но потом отец, Михаил Захарович, перебрался в большую наемную квартиру в доме № 8/10 на углу 1-го и 3-го Голутвинского переулка. Весь этот большой дом принадлежал купцам Рябушинским, и они даже считали его родовым домом. Но вот ведь перекрестье судеб – в 40-х годах XIX века здесь поселились Третьяковы и прожили до смерти отца – Михаила Захаровича.
И вот в 1851 году ставший старшим в роду Павел Михайлович обосновался с домашними неподалеку в Лаврушинском переулке – в доме, только что купленном и обставленном. На первом этаже жил сам Павел, его брат Сергей и старшая сестра с мужем. Второй этаж был отдан маменьке Александре Даниловне и девочкам – младшим сестрам.
Однако время шло. Все сестры оказались замужем, и все разъехались по Замоскворечью. Брат Сергей, всегда тяготеющий к европейской жизни, счел Замоскворечье «сиволапым местечком» и перебрался на другую сторону Москвы-реки в дорогущее и новомодное «итальянское палаццо» на Пречистенском бульваре, 6/7 (ныне это Гоголевский бульвар. – Е. К.).
И вот теперь в доме в Лаврушинском переулке остался только Павел. Но слава богу, конечно, не один – с обожаемой женой и детьми. Теперь здесь все только по его вкусам. На всех стенах – картины. В кабинете – самая любимая – «Грачи прилетели» Саврасова. Смотришь: простая русская весна, а душа оттаивает, оживает…
И вдруг… Кто-то вскрикнул в доме. Еще и еще, словно захлебываясь. Павел Михайлович вскочил с дивана. Почему-то вспомнился писк голодного ребенка в мастерской, куда ходил утром. Третьяков кинулся наверх в детские комнаты. В неясном свете ночной лампы из коридора вылетела 6-летняя Верочка, старшая дочка, и бросилась к отцу:
– Папа! Не отдавай меня!
Сбежались слуги. Жена, Вера Николаевна, пробилась сквозь их толпу и схватила Верочку на руки. Дочка зарыдала еще сильнее:
– Они звали меня, мама! А я не хочу к ним! У них страшно!