Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

Характерная для авторов писем зацикленность на свежем воздухе, солнечном свете и чистоте отчасти объяснялась влиянием прессы, где часто писали обо всем этом, пока небоскребы еще строились, а еще тем, что грязь, антисанитария и болезни оставались чуть ли не главными элементами повседневной жизни послевоенной Москвы. Не только Брик мечтала «дышать воздухом, почти не отходя от дома», другие авторы подобных писем воображали похожие условия будущей жизни в небоскребах[802]. Но независимо от того, каких именно улучшений они ожидали с переездом в небоскребы – снижения повышенного кровяного давления или обретения крепкого сна, – заботы о здоровье не прекращались и после переезда. Некоторые жильцы писали новые письма с просьбой заменить уже предоставленную им квартиру на другую – более солнечную, тихую или просторную. Так, заместитель заведующего отделом Совета по делам колхозов при Совете Министров СССР, имевший семью из семи человек, написал, что согласен даже получить двухкомнатную квартиру вместо трехкомнатной, которую ему предоставили, лишь бы у его болезненной дочери появилась комната на солнечной стороне дома на Котельнической[803].

К озабоченности жильцов своим здоровьем прибавлялись и жалобы, связанные с техническими достижениями, которые использовались в высотных зданиях. С самого начала осуществления проекта было решено строить небоскребы, используя самые передовые технологии в системах отопления, водопровода и канализации, освещения и циркуляции воздуха. Пусть в первом постановлении о небоскребах, принятом 13 января 1947 года, и не уточнялось количество или качество квартир в каждой из высоток, там определенно говорилось, что «при проектировании зданий должно быть предусмотрено использование всех наиболее современных технических средств в отношении лифтового хозяйства, водопровода, дневного освещения, телефонизации, отопления, кондиционирования воздуха и т. д.»[804]. Именно из-за этих удобств жизнь в небоскребах и казалась столь привлекательной, но, как выяснилось, их наличие готовило жильцам и ряд неприятных сюрпризов.

В сентябре 1952 года, когда все еще продолжали приходить письма с просьбами о новых квартирах, начали поступать и жалобы от первых новоселов из небоскребов на досаждавшие им удобства. Чаще всего жаловались на шумную работу лифтов. Один жилец дома у Красных Ворот сообщал, что в его квартире стоит круглосуточный шум, потому что она находится «вблизи машинного отделения лифта». Этот человек, страдавший гипертонией, писал, что «шум [ему] крайне вреден, и болезнь в связи с этим может резко прогрессировать в сторону ухудшения»[805]. Другой жилец, тоже сетовавший на шумные лифты в здании у Красных Ворот, упомянул в своем письме о недавно перенесенной болезни сердца и о пребывании в санатории. Обживая небоскребы, москвичи пытались донести свое недовольство до тех, кто обещал прекрасную жизнь в монументальных новых зданиях, а в итоге обманул их ожидания.

Фаина Раневская, жившая в высотке на Котельнической, шутливо описывала свои жилищные условия, обыгрывая крылатую фразу о «хлебе и зрелищах». Раневская, выдающаяся советская актриса, славилась своими афоризмами, и многие из них уже после ее смерти были собраны и изданы. Вот что рассказывали в одном из этих анекдотов:

Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там – выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны. Фаина Георгиевна с ненавистью слушала знакомые народные выражения рабочих-грузчиков, отчетливо звучавшие на рассвете под ее окнами, а вечером с тоской наблюдала шумные толпы уходящих домой кинозрителей из «Иллюзиона». – Я живу над хлебом и зрелищем, – жаловалась Раневская[806].

С одной стороны, Раневская, была, конечно, рада переехать из коммуналки в отдельную квартиру на Котельнической, но ее насмешливое высказывание о жизни в небоскребе позволяет понять, чем могли быть недовольны жильцы этого дома.