Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

В более поздние годы Градов будет называть себя архитектором, который всегда старался сохранять верность конструктивизму. Ему было особенно интересно строить здания для общественного пользования, вдохновленные домами-коммунами 1920-х, и продолжать разработки в области экспериментального проектирования в духе первых лет советской власти. Как вспоминал позднее Градов, «занимать такие позиции на фоне всеобщего сползания к эклектике и эпигонству было очень трудно»[822]. В конце 1950-х и в 1960-е Градов снова получит возможность заняться проектами, навеянными конструктивистскими идеями[823]. Но в годы своего профессионального становления Градов вынашивал такие мысли об архитектуре, которые шли совершенно вразрез с веяниями того времени. Пока все коллеги-градостроители были увлечены неоклассицизмом и монументализмом, Градов чурался историзма и в работе всячески старался сохранять научную строгость и верность своим идеям. Судя по записным книжкам, которые Градов вел в 1940-е, он искал осязаемую связь между марксизмом-ленинизмом и городской средой. В те годы Градова воодушевляла работа первого секретаря Московского обкома партии Никиты Хрущева, чьи слова Градов занес в свою записную книжку. «Необходимо признать, – говорил Хрущев в 1930-е годы, – что ряд архитекторов несколько увлекается внешней стороной дела и нередко заботится лишь о том, чтобы дать красивый фасад, красивую картинку. Вопросы конструкции дома и внутренней планировки квартир отодвигаются некоторыми на задний план. Это большой недостаток»[824]. Неприязнь Хрущева к тому пути, по которому пошла в 1930-е годы сталинская архитектура, подтверждается множеством документов, она и служила для Градова источником вдохновения.

Еще при Сталине Хрущев неоднократно открыто выражал обеспокоенность тем, что градостроительное дело в СССР идет по неверному пути. В 1935 году на заседании ЦК партии, посвященном вопросам строительства, он привлек к себе всеобщее внимание, произнеся пламенную речь о необходимости массового жилищного строительства[825]. «Надо сказать прямо, – заявил будущий лидер государства, – архитекторы часто не думают о стоимости жилищ, которые они проектируют, не заботятся о советской копейке и совершенно отрываются в своих проектах от вопросов экономики. Это вредное явление надо ликвидировать»[826]. И спустя годы, когда сталинская эпоха наконец завершится, Хрущев попытается воплотить свои давние идеи в жизнь.

После того как Градов в конце 1930-х завершил обучение в Академии архитектуры в Москве и до появления на Совещании строителей в 1954 году, молодой инженер-архитектор трудился на крупных градостроительных объектах вдали от Москвы. Начиная с 1937-го, Градов проработал четыре года во Фрунзе[827] в качестве директора и главного архитектора Киргоспроекта – проектного бюро Киргизской ССР. В 1960 году, вспоминая работу Градова во Фрунзе, бывшие коллеги по этому учреждению высказывались о его достижениях благосклонно: «Градов… добился положительных результатов», строя Летний театр в центральном городском парке им. Панфилова[828]. В свою бытность во Фрунзе Градов работал и над проектами для других киргизских городов, в том числе для Оша и Каракола[829]. В 1941 году он уехал из Киргизии и вступил добровольцем в Красную армию. До 1945 года Градов прослужил сапером на Карельском фронте, где проявил себя очень дисциплинированным подчиненным и волевым человеком. В характеристике, которую выдали ему командиры, было написано: «Политически грамотен, идеологически выдержан, морально устойчив. Партии ЛЕНИНА – СТАЛИНА предан»[830]. Благодаря этим чертам Градов оказался очень полезен стране в военную пору, но они же пригодятся ему и в мирное время. В переходный период между эпохами Сталина и Хрущева упорство и идеологическая выдержанность Градова привлекут к нему внимание начальства.

В 1945 году, демобилизовавшись, Градов устроился на работу в Москве, и снова в Гипрогоре – институте, проектировавшем города СССР. Там он работал над созданием послевоенного генерального плана реконструкции Сталинска[831] – промышленного города, быстро разраставшегося в годы первой пятилетки. Затем Градов перешел на работу в Научно-исследовательский институт архитектуры общественных зданий и промышленных сооружений, находившийся в ведении Академии архитектуры. Деятельность этой организации он ненавидел всей душой, причем с каждым днем все сильнее. Курс, которым двигалась в эти годы советская архитектура, совершенно не сообразовывался с представлениями самого Градова о сущности градостроительства. Возводившиеся в Москве небоскребы олицетворяли в его глазах все изъяны и пороки советской архитектуры. И Градов, с трудом перенося удушливую атмосферу, воцарившуюся в послевоенные годы в московских архитектурных и проектировочных кругах, начал искать какие-то законные способы дать выход накопившимся у него критическим замечаниям.

Архитектура как искусство и наука