Москва разгульная

Не смогла влиться в новую «светлую» послереволюционную жизнь и Марина Цветаева, поэтесса Серебряного века, с очень сложной и трагической судьбой. Ранимая и тонко чувствующая любую ложь, она всегда жила «на грани». Пережитые жизненные трагедии вновь и вновь возвращали её к мысли о самоубийстве: потеря маленькой дочери Ирины, ненавистная эмиграция и непростое возвращение в Россию. Семью на родине ждали разочарования и страдания. Дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон были арестованы, а сама Марина осталась без работы и без вдохновения. В какой-то момент чаша терпения переполнилась. 31 августа 1941 года выдающиеся поэтесса повесилась в доме в Елабуге, куда была определенна на постой вместе с сыном. Супруга поэта Осипа Мандельштама Надежда писала о ее кончине: «Я не знаю судьбы страшнее, чем у Марины Цветаевой».

6. Дурман Серебряного века

Одной из причин самоубийств, по словам наркологов, является алкоголизм и наркомания, опасность которых заключается в распаде личности, в непредсказуемости галлюцинаций и в сильных приступах депрессии. Наркомании особо подвержены творческие личности, так как на начальной стадии наркотик способен подстегнуть фантазию, заменить вдохновение или дать иллюзию другой реальности.

Легкость, с какой творческие люди подсаживались на наркотики, совершенно естественна: они на них выросли. Кокаин свободно продавался в аптеках. Кокаин и опиум применяли в препаратах для местной анестезии, лекарствах от простуды и головной боли, в качестве средства от морской болезни, в «медицинских винах» и даже детских каплях, облегчающих прорезывание зубов. Были кокаиновые леденцы, облегчавшие боль в горле и порошок от насморка.

Реклама кокаина от зубной боли кон. 19 века

Отец психоанализа Зигмунд Фрейд считал кокаин чудесным антидепрессантом, настоятельно рекомендовал как лекарство от сифилиса, алкоголизма и сексуальных расстройств, предлагал его коллегам, друзьям, даже своей невесте. Реклама обещала: инъекция заменит пищу, «сделает труса храбрым, безмолвного – красноречивым… страждущего – бесчувственным к боли».

Кокаин, прозванный в народе «марафетом», изготовленный из листьев южноамериканского растения коки, стал проникать в Россию в начале XX века. Первоначально довольно дорогой наркотик употребляли дамы полусвета, актеры, актрисы, художники, писатели, а иногда и высшее офицерство. Особым шиком считалось иметь при себе изысканную инкрустированную коробочку вроде портсигара или пудреницы, наполненную «божественным» порошком. Актеры носили в жилетном кармане пузырьки и «заряжались» модным наркотиком перед каждым выходом на сцену.

Особенно «подсели» на кокаин поэты-декаденты. «Магический» порошок помогал им «подстегнуть» мозг, открыть подсознание и вызывать вдохновение, а, главное, почувствовать себя гениями. Слово «кокаин» в поэзии Серебряного века употреблялось почти с той же частотой, с какой поэты пушкинской поры писали про шампанское «Вдова Клико». Наркотик соответствовал духу времени: в моде была изысканность, поиски любви, подчеркнутая мрачность и самоубийства. Множество творцов погибли из-за неверия в собственный талант.

Тяжелым наркоманом был писатель Евгений Соловьев. В 1905 году Чуковский в тексте его памяти описывает, как «могучий талант» жалостливо выпрашивал у него «гашиша», который у того отобрали. По словам поэта Георгия Иванова, светская львица поэтесса Паллада Богданова-Бельская курила папиросы с опиумом – для создания имиджа роковой красавицы, основатель «кружка декадентов» поэт Александр Добролюбов курил опиум и жевал гашиш. Баловались «марафетом» и король поэтов Игорь Северянин, и Александр Блок.

Не миновала мода на кокаин и Сергея Есенина. Галина Бениславская утверждала, что Есенин, понюхав кокаин, показал ей мундштук от гильзы, набитый белым порошком. Она от ужаса крикнула: «Сейчас же бросьте! Это еще что такое!» – и что есть силы ударила его по руке и как следует отчитала: «Пробирала я его полчаса, и С.А., дрожащий, напуганный, слушал и дал слово, что не только никогда в жизни в руки не возьмет кокаина, а еще в морду даст тому, кто ему преподнесет».

При этом, по свидетельству той же Галины Бениславской, злостным и опустившимся кокаинистом был поэт Алексей Ганин, близкий друг Есенина, свидетель на его свадьбе с Зинаидой Райх. Под кокаином «бузил» еще один приятель Есенина, имажинист Борис Глубовской. Через два года после смерти Есенина нарком просвещения Анатолий Луначарский в своей брошюре «О быте» прямо говорит о пагубном пристрастии Есенина: «Его подхватила интеллигенция футуро-имажинистская, кабацкая богема уцепилась за него, сделала из него вывеску и в то же время научила его нюхать кокаин, пить водку, развратничать».