Москва-Синьцзин

— Спасибо, вы очень милая, — обрадовалась американка. И достала из сумки бумажку.

Не веря удаче, Роза переписала имя: Александр Васильевич Барченко. Адрес, номер телефона.

Ай да Былинкина! Теперь скорей доложиться товарищу Жильцовой.

Поднялись на шестой этаж, и там, в коридоре, случилось небольшое ЧП.

Открылась дверь напротив, тоже «люкс», номер 618. Выглянула постоялица. Роза знала про нее: миссис Шустер, американка. Та еще фифа. Приехала с мужем, он какой-то важный инженер, приглашен автозаводом «ЗИС». Не то для поставки оборудования, не то для наладки. Третью неделю живут. Эта мается одна, уже не знает чем себя занять. «Шоппинг» ей подавай, рестораны, джаз-клубы. А где всё это взять? Ленка Шубина, переводчица, с ней замучилась.

Взглянула миссис Шустер на Пруденс, наморщила нос.

— Боже, а мне говорили, это приличный отель.

Прямо как мистер Твистер: «Там, где сдают номера чернокожим, мы на мгновенье остаться не можем!»

Потом увидела, что Пруденс не одна, а с миссис Ларр, и улыбнулась:

— А, это с вами. Тогда понятно. Очень приятно, я — Глэдис Шустер, ваша соседка. Вы откуда?

Миссис Ларр ей не ответила, вошла в номер. Перефифила фифу. Смолчала и бедняжка Пруденс. Привыкла, наверное.

Роза негритянке сказала, нарочно громко — чтобы стерва услышала:

— У нас в Советском Союзе все люди равны. А дискриминация по расовому признаку является уголовным преступлением. Если будут инциденты, сообщайте мне. Я приму меры.

И обожгла суку миссис Шустер взглядом, да та жалко не увидела — уже закрывала дверь.

А в «люксе» Розе удалось провернуть еще одну штуку, очень лихо.

Миссис Ларр заглянула в ванную, Пруденс покатила в спальню чемоданище, а саквояж остался на стуле. Полминуты у Розы было, не больше, а успела.

Осторожно щелкнула замочком, заглянула внутрь. Вот тебе раз! Пусто. Только на дне конверт. С бьющимся сердцем Роза его — цап. Внутри пачка долларов, толстая. Чуднó использовать этакий баул в качестве кошелька. Американское почтение к деньгам, что ли?

Скрипнула дверь ванной. Роза отскочила.

— Какие будут пожелания? Я всецело в вашем распоряжении. Обзорная экскурсия по Москве? Очень интересная! Называется «Новая столица Нового Мира». А хотите, съездим на Выставку достижений народного хозяйства. Там столько чудес!

— Мне шестьдесят три года, милая, — устало ответила американка. — Нужно отдохнуть. Я позвоню вам, когда немного приду в себя.

Роза, обрадованная, быстренько попрощалась. Скорей к товарищу Жильцовой! Можно, конечно, по телефону, но сведения такие, что лучше лично. До Лубянки десять минут, если бегом.

Добежала за шесть с половиной — сверено по новеньким часикам «ЗиФ», купленным с первой зарплаты. Прохожие оглядывались на прилично одетую гражданку, несущуюся по тротуару словно на сдаче спортнорматива «Готов к труду и обороне». Чудесная прическа «чикаго» растрепалась, но это наплевать.

Зато как свою сотрудницу встретила товарищ Жильцова! Сама спустилась на проходную, буквально через минуту после того, как Роза сказала в трубку «добавочный 38», назвалась и сообщила, что имеет важные новости.

Сегодня товарищ Жильцова была в форме, с тремя шпалами в петлицах, теперь похожая не на Любовь Орлову, а на артистку Попову в роли Любови Яровой.

Заслуженная артистка Вера Попова

— Уже с добычей? — сказала она, улыбаясь. — Ну ты у меня молодец, Былинкина. Пойдем, рассказывай.

В коридоре за плечо приобняла, а в лифте собственной расческой привела в порядок Розины волосы.

Задыхаясь, сбивчиво, Былинкина рассказала про американку, про ее служанку, про саквояж с долларами и только потом про главное: про записку от таинственного Барченко. Гордо предъявила блокнот, где адрес и телефон.

Это всё по дороге, еще до кабинета не успели дойти. Кабинет был довольно большой, побольше, чем у Брюханенко. Два окна, из них вид на красивый дом общества «Динамо».

— Садись вон туда, — показала капитан госбезопасности на длинный стол со стульями. Сама подошла к другому столу, письменному, сняла с аппарата без наборного диска трубку, сказала: — Ребята, все ко мне.

А потом расстроила Розу.

— Про Барченко мы знаем. И записку писал наш графолог, специалист по почеркам.

Засмеялась.

— Работаешь ты, Былинкина, с огоньком, по-комсомольски, но все эмоции у тебя на лице написаны. Потому и не предупредила тебя про записку. Нужно было, чтобы американка видела — ты удивлена. И ничего не заподозрила бы. Не расстраивайся. Я потому и выбрала такую помощницу — чтоб светлая, насквозь прозрачная, «как жизнь поэта простодушна, как поцелуй любви мила». Если Мэри Ларр — та, кем мы ее считаем, она, конечно, догадывается, что за ней как за иностранкой будут приглядывать, но должна сделать вывод: к серьезному объекту инженю вроде тебя не приставят. Обычный «интуристовский кадр». Значит, у органов заокеанская старушка интереса не вызвала. Но раз ты, Былинкина, такая умница, введу тебя в курс операции. Заслужила. Можешь задавать вопросы.