Москва-Синьцзин

— Кто этот Барченко? Почему он не мог написать записку сам? Он враг, да? Мы должны его разоблачить, установить связи? — спросила Роза, польщенная доверием и довольная, что ввернула такое профессиональное выражение.

— Барченко не только разоблачен, но уже и расстрелян, к сожалению. В прошлом году. — Жильцова скорбно скривила сочные губы. — Кабы мы знали, что у него такие любопытные контакты — с самой Мэри Ларр, оставили бы еще пожить.

— А кто она?

— О, Мэри Ларр только выглядит тихой старушенцией. Это начальница очень непростого детективного агентства, личность в профессиональном мире легендарная.

— Как Шерлок Холмс?

— Примерно. Только этот Холмс в юбке получает задания от буржуазных правительств. Как правило — сверхсекретные. И когда Ларр прислала разоблаченному врагу народа Барченко телеграмму, что собирается приехать в Москву, стало нам очень интересно, за каким лешим она едет. Вот это мы, Былинкина, и выясним с твоей помощью. Валяй, спрашивай дальше.

— А кто был Барченко?

— Шустрый субъект, Фигаро-здесь-Фигаро-там. Сочинитель мистических трактатов, фантазер, гипнотизер, спирит. Верил во всякую мистическую дребедень. Но для органов он был человек полезный. Всех знал, всюду был вхож, выполнял секретные задания, в том числе за рубежом.

— За что же его расстреляли?

Капитан вздохнула.

— Не за что, а почему. Потому что машина заработала с перебором, стала захлебываться.

— Какая машина?

— Наша, чекистская. Мы должны быть и бдительны, и безжалостны, вырезать всю гниль. Как сказал нарком Ворошилов: очистить Рабоче-Крестьянскую Красную армию от гнилой гангрены до здорового мяса. Не только армии касается. Всего общества. Притом резать надо, захватывая и здоровую плоть, с запасом. На всякий случай. Как тут не быть перебору? В прошлом году резали широко, очень широко. Потому что международная обстановка сама знаешь какая. Японцы развязали войну в Китае, фашисты в Испании, в Эфиопии. Приказ был: удесятерить бдительность. Вот и удесятерили. Теперь партия дала отбой, но профилактические меры много кого коснулись. Того же Барченки. Ничего не поделаешь, Былинкина. Нам расслабляться нельзя. Во вражеском окружении живем. Добренькими потом будем, когда победим в мировом масштабе. А сейчас мы сильны тем, что общее у нас главнее индивидуального. Для дела ничего и никого не жалко. Если я, член партии с девятнадцатого года, чекистка с почти двадцатилетним стажем, тоже попаду под хирургический скальпель — без вины, ради общей пользы, не пикну. Пойму: так надо.

Сказав про стаж, товарищ Жильцова стукнула себя по груди. Там поблескивали эмалью два знака: «Почетный чекист» и «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Это она из воспитательных соображений говорит, подумала Роза. Если к Барченко прибыла шпионка, значит, расстреляли его не зря, а такого человека, как товарищ Жильцова, никто никогда не тронет.

В дверь постучали. Вошли трое парней.

— Это мои ближайшие помощники. Трое из ларца, одинаковых с лица, — сказала товарищ Жильцова, хотя вошедшие были совсем не одинаковые.

Один в подпоясанной косоворотке навыпуск, с косым пшеничным чубом. Другой, черноволосый, в юнгштурмовке. Третий постарше, наголо бритый, в пиджаке и галстуке. Но что-то общее в них, пожалуй, все-таки было. Подтянутость, поджарость, какая-то внутренняя собранность.

— Группа, работающая по делу «Таинственная американка», в полном сборе, — с шутливой торжественностью объявила товарищ капитан госбезопасности. — Это, ребята, — Роза, наш инструмент ближнего наблюдения. Знакомься, Былинкина. Василий, человек-отвертка. Кому хочешь башку отвернет. [Про чубатого]. Это Рубен, кличка «Молния». [Про брюнета]. А это Михалыч, глаз-алмаз. Они всё время будут неподалеку, но ты их не увидишь. Как не увидела, когда они вели вашу гоп-компанию от вокзала до гостиницы.

А фамилий не назвала, ни одной, отметила Роза.

— Чего это от вокзала, — прогудел Михалыч басом. — Я американок с Ленинграда пасу. Всю ночь в коридоре под дверью ихнего купе проторчал. Мне бы поспать.

— Не выдавайте оперативных секретов, товарищ сержант госбезопасности, — все так же весело сказала Жильцова. — А ты, Рубенчик, не шарь взглядом по Розиному бюсту. Пока дело не закончено, никаких подкатов. Знаю я тебя.

Все засмеялись, а Роза покраснела. Она тоже заметила, что черноволосый (он был очень, очень ничего) не сводит с нее глаз.

— Ладно, ребята, катитесь. Михалыч, можешь покемарить. В машине.

Когда троица вышла, товарищ капитан сказала, уже без улыбки:

— Я тебе свою гвардию показала, чтоб ты знала: они всегда рядом. Если что — придут на помощь. Спасут.

— От кого? От этой старухи? — удивилась Роза. — Да что она мне может сделать?

— Ты даже не представляешь себе, что она может сделать. Если то, что в нашем досье, правда.

Глаза товарища Жильцовой, только что строгие, снова залучились смешливыми искорками. Поразительно все-таки, как быстро менялось выражение этого красивого лица.