Москва - столица

Е.А. Хрущева постоянно приходила к Сабашникову за книгами для библиотеки Красного Креста, которой заведовала. Библиотека была создана по указанию Н.К. Крупской, а в дальнейшем превратилась в единственную в городе библиотеку, которая доставляла читателям книги на дом и находилась на улице Герцена, неподалеку от Консерватории. Сабашников всегда находил возможность предоставить ей бесплатно очередное издание: ассигнования на пополнение фонда были слишком ничтожны. Тем обиднее, что все эти книги, перешедшие затем в фонд Городской библиотеки № 2, оказались списанными как устаревшие. Самые большие и невосполнимые опустошения в библиотечных фондах производились, как известно, в результате цензурных списываний.

В 1924 г. «Кривой Джимми» уступает место близкому ему по репертуару вновь образованному Театру сатиры. Репертуар последнего в течение нескольких первых лет складывался из обозрений, водевилей, памфлетов, но в доме Нирензее появляются и первые спектакли из числа современных бытовых комедий. В 1931 г. Театр сатиры, переводится на Садовую-Триумфальную (ныне Маяковского) площадь, а в доме Нирензее начинает работать только что созданный цыганский театр «Ромэн», находившийся под особым покровительством МХАТа. Иван Васильевич Хрусталев вспоминает, как старые мхатовцы собирались у них после своих спектаклей, как вместе устраивали капустники, встречали традиционный для актеров «старый Новый год». Выиграла ли труппа «Ромэн», перебравшись в концертный зал гостиницы «Советская»? В смысле числа зрительских мест, постановочных возможностей — несомненно. Но зато безвозвратно утратила ту камерность, то непосредственное соучастие зрителей, которым так дорожили актеры МХАТа и сам Станиславский. Классика их сцены — спектакли «Табор в степи», «Кровавая свадьба», «Чудесная башмачница», «Сломанный кнут», «Грушенька» по Н. Лескову были поставлены и сыграны в доме — Большом Гнездниковском. Размещается здесь сегодня Учебный театр ГИТИСа. Достаточно ли этого для сложившихся традиций?

Между тем дом Нирензее продолжал оставаться жилым. Все годы и при всех обстоятельствах. Многих из тех, кого принял Дом Моссовета, не стало после ежовщины, на их месте появились те, кто осуществлял репрессии. Еще совсем недавно в отдельные его квартиры было страшно входить. Там вдова одного из начальников оперативного отдела НКВД продолжала хранить собрание (уникальное!) итальянской майолики времен Возрождения — ее муж был снобом и предпочитал такую форму поборов со своих жертв. Другая вдова была обязана столь же сановному супругу коллекцией — и тоже уникальной! — подлинной бижутерии XVIII—XIX вв. Может быть, они продолжают там храниться и сегодня, как и память о А.Я. Вышинском, кровавом прокуроре, жившем на верхнем этаже и пользовавшемся отдельным лифтом. Можно здесь назвать и имя П.М. Керженцева, возглавившего в 1936 г. вновь организованный Комитет по делам искусств и отметившего свой приход к руководству культурой истреблением В. Мейерхольда. Не говоря обо всех остальных его действиях, со статьи в «Правде» «Чужой театр» в декабре 1937 г. начался окончательный разгром гениального режиссера. В квартире Керженцева готовилась тщательно продуманная акция, сюда же ежевечерне доставлялись протоколы собрания труппы, в течение трех дней 25—27 декабря отрекавшейся от своего учителя, клеймившей его позором и требовавшей для него самого сурового наказания.

Давняя поговорка — «бумаги не горят»: протоколы собрания канули в бездонные глубины государственных архивов и считанные месяцы назад всплыли в частном хранении в виде рукописных оригиналов протокола, который вел актер театра В.А. Громов. Они слишком объемны для одной статьи, но некоторых строк, читавшихся и одобрявшихся в доме на Гнездниковском, нельзя не привести, — это возможность стереть еще одно «белое пятно» нашей истории.

О. Абдулов. «Меня поразила организация производства, когда я пришел в ГОСТИМ. Нет дисциплины. Работает один человек. Где помощники? Нет репертуара. «Наташу» (Л. Сейфуллиной) поставили в бреду или в запое. Задержка со «Сталью» («Одна жизнь» — инсценировка Е. Габриловича по роману Н. Островского «Как закалялась сталь») — ошибка. Семейственность в репетициях «Наташи». Что касается неудобства помещения, то мы в подвале с Завадским работали. Сейчас растерянность. Надо временно отойти. Надо было анализировать свои ошибки. Излечима ли болезнь? Сомневаюсь — нужен совершенно новый театр. Да, ГОСТИМ надо закрыть».