Москва - столица

«Картин не продавала — рука бы не поднялась. Никому и никогда! О них во Владимире думала: что с ними сталось, увижу ли когда?» Увидела. Все конфискованное собрание было с соответствующими извинениями возвращено владелице. Остался только слух: его никто публично не опроверг. Деготь с ворот руслановского дома никто соскребать не стал. У нас такого нет в заводе. После реабилитации увлеклась другим — мебелью. И в ней разбиралась блестяще. Собрала редчайшую коллекцию. Искала, где могла. Денег не жалела. А новая коллекция невольно опровергла старую клевету: когда пришло время расстаться с дачей в Баковке, Русланова продала ее вместе со всей коллекцией. «Чего уж там душу рвать: было — нету, и весь сказ». Превосходные образцы золоченой мебели XVIII в. так и остались в чердачном помещении. Набивать ими комнаты Лидия Андреевна не хотела: как художник думала об интерьере.

С Баковкой вообще непросто было. Лидия Андреевна начала строиться сразу по возвращении из тюрьмы. Ради мужа. «Понимаете, в первый день, что оказалась в Москве, на своей квартире, увидела в окно своего генерала Крюкова. Спина согнутая. Старая. Плечи остренькие. Все кругом спешат, толкают. А он, генерал армии, забитый такой, к метро пробирается. Зашлась вся, жива не буду — будешь ты, Крюков, на машине ездить, будешь на даче жить, какой никто не видел, и никто тебя не толкнет! Ни о чем никого не попрошу, все своими руками сделаю, сама!»

Сделала. На окраине подмосковной Баковки, рядом с Переделкиным. В поле. Каменный дом с колоннами, флигелями, службами. Терраса к пруду. Гараж на две машины. Без сада. Зато внутри, как в ампирном доме, — центральный зал в шелковых маркизах. Старая мебель. «Какое там золотишко, камешки. Мебель — вот это красиво, дух человеческий. Живой. Теплый. Смотришь и себя уважать начинаешь — вон оно что было-то, за спиной-то. Хорошо!»

В шестидесятых годах — кругом зашторенные окна. Пустота. «После мужа раза два за год заезжаю. Никогда не знала, что здесь делать. Вот работать на все это интересно было — в азарт вошла. За вечер два концертных костюма колом от пота становились. Кажется, всю страну, весь Север объездила. Смысл был. А без Крюкова — что уж».

Разговор за чаем. «Все с человека начинается: подлец или честный, шкура или бессребреник. По моему разумению, все просто: нельзя приказать, как песню сыграть, как нельзя приказать из своей шкуры вылезти. Песня ли, картина — это нутро наше, правда наша. Народу-то мы только правдой своей и нужны. Притворишься, солжешь — и нету песни, ничего нету. А им все командовать нами надо, вот искусства-то все меньше и меньше. Волны были когда-то большие, привольные, а теперь пена одна на ветру сохнет».

Потом была болезнь. Долгая. Выматывающая. На людях Лидия Андреевна по-прежнему держалась. За собой следила, чтобы улыбаться, хоть редко, да пошутить. Круги под глазами иссиня-черными становились, лицо темнело, а глаза все светились неизбывным желанием сыграть песню. Сыграла на ростовском стадионе, незадолго до конца. Сжалилась судьба-судьбинушка, как пела в одной из песен, приветила великой радостью. А звания, газетная слава — они были не для нее, слишком честной, слишком гордой, никому, кроме слушателей, за всю свою долгую жизнь не поклонившейся.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Время измерялось пятилетками. Которые необходимо было перевыполнять — несмотря на расписанные по дням и по всем предприятиям планы. Спрессовывать время, обманывая самих себя.

Четвертая пятилетка. Годы 1946—1950 гг. Нарастающий вал идеологического наступления в защиту коммунизма: постановления 1946 г. о Ахматовой и Зощенко, 1948 г. целых три, в течение августа-сентября, как сбор урожая — о музыке, кинематографе, драматических театрах, а в «подзаконных актах» и об изо. Никаких отклонений от линии партии, никаких рассуждений, регламентация всех творческих процессов как принцип. И рядом — к 1947 г. в Москве достигнут уровень ДОВОЕННОГО производства. Все решала автоматизация и механизация производственных процессов, повышение производительности труда. Для намеченных рубежей оказывается достаточным четырех лет. За пятую пятилетку (1951—1955) на старых производственных площадях уровень промышленного производства вырастает на 74%.

Высотное здание на Садово-Кудринской площади. 1950-1954 гг.

Только цифры, но за порогом едва успевшей кончиться войны они приобретают особый смысл. К концу 50-х гг. Москва сохраняет ведущее место во многих отраслях промышленности. Ее доля в народном хозяйстве страны составляет: по автомобилестроению — 30%, станкостроению — 20%, производству подшипников — 30%, трансформаторов — 50%, тяговых электродвигателей — 75%, текстильной продукции — 10%, шелкоткацкой — 46%, кожевенной — 10%. Через полвека станет усиленно обсуждаться вопрос о неконкурентоспособности советской продукции. Но Москва именно в это время поставляет продукцию своей машиностроительной промышленности в 58 стран.