Москва - столица

Н.С. Хрущев произносит тост. 60-е гг.

С какой подкупающей откровенностью сам Хрущев признавался, что никогда не слышал имени поэта, тем более не читал его стихов, но разве это имеет значение! Писательское собрание в большом зале нынешнего Театра киноактера на Поварской. Кажется, никто не уклонился от возможности участия — свободных мест не было. Единогласное (и не надо придумывать, что кто-то тайком выскользнул в фойе — уклонился). За исключение из творческого союза «подонка», четверть века назад создававшего союз. Строки Александра Галича:

А зал зевал

, а зал скучал -Мели, Емеля!Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,
Не к «высшей мере»!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу
Голосованьем!

И это в 68 лет! Сколько можно было прожить — но после нелепых и неграмотных слов осуждения разве может существовать право судить за творчество! — после измены товарищей? Пусть просто знакомых. Пусть всего только читавших твои стихи. Знавших прожитую тобой жизнь и твои годы.

А рядом уход из жизни Николая Петровича Крымова, Варвары Степановой, Роберта Фалька...

Последние дни Роберта Рафаиловича в мрачноватой палате клиники на Пироговке — все, что мог сделать для художника «золотой стетоскоп», А.Л. Мясников. Растерянный взгляд навсегда уставшего человека: «Зачем они так — с искусством? Зачем?» И дальше песок Калитниковского кладбища, где во рву скрыты сотни и сотни безымянных. Расстрелянных. Наверное, также недоуменно искавших ответа: «Зачем? За что?»

1959-й. Начало (продолжение?) борьбы с «формализмом», положенное в одном из самых, казалось бы, независимых от доктрины соцреализма институтов — Полиграфическом. Объявленная заведующим кафедрой живописи и рисунка А.Д. Гончаровым чистка рядов преподавателей: «Абстракционизму нет места в советском вузе...»

1960-й. «...Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя члена Литфонда Б.Л. Пастернака, последовавшей 30 мая сего года на 71-м году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного» — текст единственного сообщения, появившегося в «Литературной газете». Конечно, были сыновья. Но была и Ольга Ивинская, под сфабрикованным предлогом оказавшаяся в концлагере. И строки А. Галича: «До чего ж мы гордимся, сволочи, Что он умер в своей постели...»

1961-й. Утверждение линии будущей берлинской стены. Длина — 46 километров, 210 наблюдательных вышек, 245 укрепленных огневых позиций для круговой стрельбы.

1962-й. Следующий, после 1956 г., испытательный взрыв водородной бомбы...

ОСОБНЯК НА ТАГАНКЕ

Чувствовать, знать, уметь — полное искусство.

П.П. Чистяков. 1889

Вот увидите, духовное освобождение к нам придет через живопись. Ни приказам, ни тугой мошной русского искусства с пути не сбить. Настоящего искусства, само собой разумеется.

Павел Кузнецов. 1942

Зима пришла в тот год рано. Морозная. Снежная. Кто-то вспоминал 41-й год — после окончания Великой Отечественной прошло всего семнадцать лет. Воспоминания касались не московских улиц — подмосковных полей. Сожженных деревень. Разбитых бомбежками дорог. Вчерашние солдаты — им еще не было и сорока. Теперешние художники. Профессия пришла не случайно. О ней мечтали, надевая шинели и в первый раз наматывая портянки. Стреляли не ради нее одной. Но ради нее — в будущем мирном времени — тоже.

Улица начиналась от Таганской площади и называлась Большая Коммунистическая. Справочник «Имена московских улиц» пояснял, что старое название — Большая Алексеевская, главная в одноименной слободе с древним храмом московского святителя Алексея Митрополита,— было заменено в 1919 г. «в честь Российской Коммунистической партии большевиков», хотя сначала ее переименовали в улицу Коммунаров. Начинавшийся от угла ряд крепко сбитых купеческих домов в девятом домовладении сменялся настоящей городской усадьбой. Просторный двор за чугунной оградой. Нарядный особняк. В углу двора строение со стеклянной стеной. Чему бы оно ни служило прежде, теперь превращенное в живописную мастерскую. Достаточно большую, чтобы в ней могли работать одновременно несколько десятков художников (при большом желании!). Или поместиться не одна сотня зрителей, если превратить ее в выставочный зал. Вечером 26 ноября 1962 г. дорожка по свежевыпавшей пороше торилась к ней.