Москва - столица

Люди спешили. Обгоняли друг друга. И задерживались у входа — вошедшие перед ними не спешили уходить. Знакомые перекликались. Обменивались шутками. Первыми оказались научные сотрудники многочисленных институтов, связанных с проблемами физики, Академии наук. Дорогу уступали только своим шефам — академикам Николаю Николаевичу Семенову, Петру Леонидовичу Капице, Игорю Евгеньевичу Тамму. Выставка была устроена по их инициативе и их усилиями. Тема «Физики и лирики» входила в моду. К тому же «физиками» руководило не простое любопытство. Речь шла о проблеме творческого начала в любом виде человеческой деятельности: теоретические посылки, которые ставили под сомнение установившиеся формулы искусства социалистического реализма. Участники выставки на Таганке, как ее станут называть, были достаточно необычными художниками: по-новому взглянувшими на окружающее, но и продолжающими чистяковскую систему. Со дня смерти «всеобщего учителя русских художников» прошло сорок с лишним лет, которые пришлись на советский период. Из практики подготовки советских художников Чистяков был исключен.

Формально все выглядело достаточно благополучно. В последний год жизни Сталина из печати вышел фундаментальный труд о чистяковском наследии. После смерти вождя было опубликовано все его эпистолярное наследие. В залах Академии художеств состоялась выставка, посвященная великому педагогу и его ученикам. После многих лет запрета на ней впервые появились работы Врубеля (пусть относительно ранние), Борисова-Мусатова, были названы имена Кандинского, Малевича. Слов нет, выставка оказалась наполовину «потаенной» — без афиш, рекламы, радио, телевидения (правда, еще далеко не слишком популярного и распространенного). Даже без обычного открытия — его заменило... обсуждение, назначенное президиумом Академии художеств до того, как толпы зрителей смогли увидеть экспозицию.

В конце концов, все это не имело значения. Все сознавали: лед после сталинских лет готов тронуться. Начинается новая страница в русской живописи. Пожалуй, впервые появляется далеко не всеми опознанное разделение: советское и русское. Главное — выставка работала, и заполняли ее залы не любители вернисажей — художники, стремившиеся разобраться в собственном творчестве, в том, что и как надо дальше писать. И исследования по чистяковской системе, и организация выставки принадлежали живописцу Э.М. Белютину, стоявшему у истоков теперь уже открыто признанного нового художественного направления, получившего название «Новая реальность».

...Ноябрь сорок первого. Немцы под Москвой. Опустевший город. Нетопленные дома. Неосвещенные улицы. Синие кресты на окнах — от бомбежек. Налеты продолжались с 22 июля. Ежедневно. В 10 вечера и на всю ночь. Отдельные бомбардировщики прорывались к городу без расписания. Фугаски ложились в центре. Градом сыпались на крыши зажигалки. На головы женщин и подростков — тех, кто не ушел на фронт. Москва не просто сопротивлялась — она жила. Вопреки всему. Рухнувшие дома, если была хоть малейшая возможность, тут же начинали отстраиваться. А в пустом и промерзшем Петровском пассаже шла развеска картин.

П. Кузнецов. Портрет Е. Бебутовой

Выставка! Работы великолепных мастеров — Павел Кузнецов, Надежда Удальцова, Петр Кончаловский, Елена Бебутова. Экспозиционными стенами служили затянутые холстом витрины помещений на 2-й линии. Зрители? Павел Кузнецов отмахивался: какая разница! Пусть десять, пусть сто человек. Главное — как в мирное время. Главное — несмотря ни на что. Именно поэтому в те же дни садился за орган в полупустом (если не сказать, почти пустом) зале Консерватории профессор Александр Федорович Гедике. Несколько рядов закутанных до глаз слушателей старались незаметно бить нога об ногу, чтобы окончательно не окоченеть. Ассистентка органиста прятала руки в муфточку. И только пальцы профессора спокойно и достойно — красиво! — скользили над клавиатурой. Ему не хлопали — кричали «браво».