По завещанию Дмитрия Ивановича, Звенигород в конце XIV в. занимал второе место после Коломны по размеру выплаты ордынской дани и, следовательно, являлся наиболее богатым и экономически процветающим центром Московской земли помимо ее «двух столиц», «вотчин великого князя» – Москвы и Коломны[279]
. Поэтому неудивительно, что на княжение Юрия Дмитриевича падает расцвет средневекового Звенигорода. Яркий период правления этого князя был подготовлен всем предшествующим временем развития города и округи.Юрий Дмитриевич на основании как внутренних, так и внешних ресурсов украшал и благоустраивал главный город своей земли. В Звенигород князь свозил добычу военных походов. Так, после похода на Волжскую Булгарию 90-х годов XIV в.[280]
, в ходе которого он с войском занял города Болгар, Жукотин и Казань, в стольный город своей земли князь «возвратишася со многим богатством в свояси» [ПСРЛ, т. XI: 164]. Конечно, все это отразилось на внешнем облике города. При Юрии Дмитриевиче были обновлены валы городища [Юшко 1998: 412–428]. В детинце князь выстроил Успенский собор. Около Звенигорода на горе Стороже близким учеником Сергия Радонежского, в прошлом настоятелем Троицкой обители Саввой по просьбе князя был основан монастырь, в котором Юрий Дмитриевич возвел каменный собор Рождества Пресвятой Богородицы.В последнее время взаимоотношения Саввы Сторожевского и Юрия Дмитриевича Звенигородского подверглись особому анализу. К. П. Ковалевым была выдвинута версия о смоленском происхождении игумена, возможных притязаниях Юрия Дмитриевича на этот пограничный город и проведении князем под влиянием Саввы политики антилитовской направленности [Ковалев 2007: 180–189].
Князь оказывал широкое покровительство новой обители. По возращении из похода на татар Юрий Дмитриевич «вда милостыню монастыреви, и братию оучредив довольно» [ВМЧ: стб. 73]. Маркел, автор Жития Саввы Сторожевского, так описывал заботу местного князя об обители: «…и повеле воздвигнути церковь каменноу и добротами оукрасити ю… и ввда блаженному Савве села многа и имения доволно на строение монастырское» [ВМЧ: стб. 72]. Все это не могло не свидетельствовать о больших средствах, оказавшихся в распоряжении местного князя, и о высоком статусе и богатстве Звенигородской земли.
Письменные источники не дают ясной картины взаимоотношений старших сыновей Дмитрия Донского. С одной стороны, Юрий Дмитриевич принимал участие в военных походах по поручению Василия I, с другой – он не был упомянут в завещании великого князя. До нас дошел лишь один договор, заключенный за время княжения Василия Дмитриевича между ним и младшим братом[281]
[ДДГ: 39–40 (№ 14)]. А. Е. Пресняков не знал о его существовании и на основании отсутствия упоминания Юрия Дмитриевича в завещании великого князя Василия I делал вывод об их противостоянии [Пресняков 1998: 261]. В последнее время В. А. Кучкин обратился к исследованию текста договорной грамоты и пришел к заключению о «военно-политическом единстве двух старших Дмитриевичей» [Кучкин 2006: 177]. Исследователь делал вывод: «Великий князь получил военного союзника, обязанного ходить в походы по его посылкам, удельный князь выговорил себе права на компенсации за оказание военной помощи старшему брату. Но великий князь добился от удельного признания своих великокняжеских примыслов, что снимало требования их разделов и существенно увеличивало экономический и военный потенциал великокняжеской власти. Приемлемые для обеих сторон условия заключенного договора обеспечивали долговременность, и за время правления Василия I резких столкновений между ним и братом Юрием удалось избежать» [Кучкин 2006: 177].Но есть вероятность того, что между Василием I и Юрием Дмитриевичем кроме известного договора существовали также и не дошедшие до нас докончальные грамоты. Исходя из этого, сформировались две противоположные точки зрения. По мнению С. А. Фетищева, наличие договоров показывало, что отношения между братьями «не имели резко выраженного враждебного характера» [Фетищев 2003: 56–57]. Он писал о том, что отсутствие князя Юрия в качестве послуха (свидетеля, достойного доверия) духовной «может свидетельствовать о его недоверии к младшему брату именно в вопросе престолонаследия» [Фетищев 2003: 57]. А. П. Синелобов считал заключение соглашений «результатом очень напряженных отношений в 10–30-х годах XV в. при Московском великокняжеском дворе» [Синелобов 2003: 91].