Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Вместе с политическими причинами свою роль сыграло и недовольство действиями митрополита по укреплению внутрицерковной дисциплины [Борисов 1999: 131]. Обвинения, выдвинутые против Петра, были довольно серьезными: патриарх послал для разбора дела «единаго от клирик своих». Не позже 1311 г.[198] [Макарий (Булгаков): 24] в Переяславле был созван собор для обсуждения наветов на митрополита. На нем присутствовали епископы Ростовский Симеон, Тверской Андрей, игумен Прохор, сыновья Михаила Дмитрий и Александр «и иные князи мнози, вельможи, и воеводы, и множество преподобных игумен и ерей» [Жития святого митрополита Петра: 415–416]. Место для проведения собора было выбрано неслучайно: митрополит не хотел его созыва ни в Твери, ни во Владимире – великокняжеской столице [Голубинский 1997в: 107]. Из Жития святого митрополита Петра, составленного Киприаном, можно заключить, что Переяславль выбрал посол патриарха. Это указывает на поддержку Петра Константинополем [Мейендорф 2000: 441; Житие митрополита Петра: 210], поскольку симпатии переяславцев были на стороне Москвы и интриги, направленные против неугодного Твери иерарха, сочувствия у них вызывать не могли.

Вероятно, суть обвинений заключалась во взимании ставленнических пошлин [Голубинский 1997в: 108–109]: обвинения высших иерархов в симонии часто совпадали с периодами напряженности в отношениях светских и духовных властей [Алексеев 2002: 301]. Конечно, о симонии как средстве нажиться речь в данном случае идти не может. Здесь имеется в виду другое – получение законного корма за поставление. Вероятно, на Руси нашлись «свободомыслящие» люди, которые полагали, что любая плата за поставление – грех, и к таким людям принадлежал епископ Андрей [Голубинский 1997в: 110]. Исследователи обычно указывают, что посланец Царьграда на месте разобрался и сделал вывод о законности действий митрополита, епископ же Андрей не понес наказания за клевету как искренне заблуждавшийся по вопросу о том, что считать симонией. Нам представляется более верным мнение Л. Н. Гумилева о том, что решающее значение сыграла на соборе позиция, занятая народом [Гумилев 1992: 381]. Его волю выражали участвовавшие в соборе светские лица, и именно среди них были сторонники Петра[199] [Голубинский 1997в: 113], хотя поддержка Константинополя, конечно, тоже сыграла свою роль.

Это столкновение сделало непримиримой вражду Михаила Тверского и Петра. Авторитет великого князя был ущемлен неудачной попыткой «свалить» митрополита [Гумилев 1992: 381]. Епископ Симеон, который, скорее всего, выступил на стороне обвинения, был вынужден покинуть свою кафедру. Его место занял верный Петру Прохор, архимандрит монастыря святого Спаса в Ярославле [ПСРЛ, т. VII: 186; т. X: 178; т. XVIII: 87]. Значительно позже, уже после гибели в Орде Михаила Тверского, Прохор выступит в качестве посредника для примирения Юрия Даниловича и Александра Михайловича [ПСРЛ, т. X V, вып. 1: стб. 40; т. XV: стб. 412]. Пока же митрополит подтвердил свои права: он совершил визит в Тверь, где епископ Андрей должен был вместе с ним участвовать в поставлении Прохора [ПСРЛ, т. XV, вып. 1 стб. 36; т. XV: стб. 408]. Едва ли совместная хиротония нового владыки могла сгладить противоречия Тверской кафедры и митрополита, скорее, это была демонстрация власти митрополита. Вместе с тем Петр показал возведением на кафедру Прохора, что не собирается заменить северных иерархов на своих людей из Южной Руси.

По свидетельству В. Н. Татищева, московскую делегацию на Соборе в Переяславле возглавлял Иван Данилович Калита[200] [Татищев 1996: 72] (Юрий Данилович, вероятно, устремился вслед за Михаилом Тверским в Орду[201] [Борисов 1999: 131]). Именно в этот момент и могли начать устанавливаться неформальные отношения русского верховного пастыря и Ивана Калиты. Так Михаил Ярославич доставил в лице митрополита союзника не себе, а враждебной Москве [Голубинский 1997в: 113]. Петр должен бы был завести тесные связи со своим «родным» князем Галицким, не найдя опоры в великом князе Владимирском, но он мог получить инструкции в Византии стараться избегать зависимости от латинской польской короны, а пребывание во Владимире втягивало его в гущу общественно-политической жизни Северо-Восточной Руси [Карташев 1993: 301].

Со времени собора митрополит мог осуществлять свои властные права как общего для всех русских земель епископа[202]. В его поездках по своей митрополии главную роль играли не фискальные цели (хотя и они имели место), а желание привести в порядок церковные дела и нравственность общества [Соколов 1913: 233–234]. Для поездок был и еще один повод – нежелание долго оставаться во Владимире, городе враждебного Михаила Ярославича [Карташев 1993: 302].