Москвичи и черкесы

Не думаю, чтобы Прасковья Петровна подозревала чувства госпожи фон Альтер к ее любимому сыну: но мы, естественно, любим того, кто нравится любимому нам предмету. Тут, разумеется, должно исключить ревнивых мужей, которые очень неблагосклонны к тем, кто нравится их женам. Притом же Китхен была так мила, так проста в обхождении, так хорошо предугадывала желания Николашиной матери, что нельзя было Прасковье Петровне не любить ее всем сердцем.

Но пора нам обратиться к кисловодской ресторации, кругом которой горели уже плошки. Окна здания блестят от многочисленных свеч, зажженных в зале. Пора, пора на бал! Покуда весь beau monde [125] одевается, причесывается, охорашивается перед зеркалами, рассмотрите освещенную ресторацию.

Здание невелико; колоннада не тяжела, то и другое в совершенной соразмерности с возвышенностью, на которой оно стоит. Лестница перед фронтоном, которая спускается к главной аллее, очень удачна. Когда ночью ресторация иллюминована, она делает бесподобный вид, укрываясь в гуще окружающих деревьев. Яркий свет огневой сквозит между свежих листьев кисловодского сада, где зелень, поддерживаемая влажностью воздуха, остается во всей красоте до глубокой осени. Влево главная аллея теряется вдруг во мраке самой густой тени дерев; это заветное место кажется еще темнее от блеска огней, бросающих свет на близкие клумбы перед ресторациею. Ревнивцы! Вы не любите этой части кисловодской аллеи; здесь – обычай, освященный даже модою, чтобы красавицы, привлекающие взоры во время однообразного контрданса, приходили в эту аллею подышать вечернею прохладой, благоуханием воздуха и отдохнуть от усталости и ослепительного блеска огней. О, вы правы: сколько давно желанных поцелуев срывалось в этой безмолвной и тихой темноте! Сколько нескромных речей, требований произносилось тут шепотом!.. Они незвучны, но страшны для мужниных ушей! Когда жена упорхнет в эту опасную тень, ревнивый муж крадется туда же… Но в глуши не рога растут у него; нет… от напряжения слуха вырастают уши. Так зачем же привозить своих жен дышать животворным воздухом Кисловодска, давать им испить богатырской струи? Вы скажете: «Почему же этот воздух и эта струя не так действуют на нас? Почему же на жен наших они действительнее? Разве в их жилах течет не такая же кровь, как и у нас?» Помните, однако ж, что вы – мужчины, а они – женщины: для вас с самого младенчества были открыты все пути к наслаждениям, для них – совершенно напротив. Вы истощили себя в разврате, они сберегли себя в борьбе с желаниями и страстями. Решите же, кто прав? Но не стану вас обвинять; вы – чада своего века: всякий из вас вольнодумец, либерал для себя и вместе властитель над слабым, строгий судья к ближнему. Скажите, господин фон Альтер, что вам вздумалось, вкусив все наслаждения, испытав губительные следствия распутства, жениться в пятьдесят лет на восемнадцатилетней хорошенькой девочке? Или необходима была жертва к итогу всех тех, которых вы на своем веку соблазнили и обманули? Знайте же, что справедливая судьба, внушив вам истинную страсть к этому милому созданию, избрала ее орудием кары за ваши пороки и пресыщение. Пусть так! Но зачем же этой жертвою, этим бичом должна служить непорочная, чистая Китхен? Всё вы виноваты, господин фон Альтер: зачем было вам на ней жениться? С другим мужем она могла бы быть счастлива и остаться чистою; а теперь… Вы, господин фон Альтер, слывете в свете честным человеком: честен ли поступок ваш? Бог вам судья!

В зале все суетились. Музыка играла. Все воображали, по крайней мере, что веселятся. Была третья французская кадриль. Николаша и Китхен танцевали вместе. Толпа зрителей разбирала красоту и ловкость приезжих дам; или смеялась над ужимками туземок и над одеждой жен и дочерей офицеров местного гарнизона, старавшихся выказывать себя и свое тряпье в той мысли, что подражают современной моде. Фон Альтер долго смотрел на танцующие пары, наконец, ему надоело, и он, взяв в трактире трубку, отправился курить в сад. Долго ходил он без цели, вслушиваясь в звуки оркестра. Музыка умолкла. Полковник сел на скамью в гуще леса, откуда, никем не замечаемый, мог видеть все происходившее кругом. Он увидел Александра, задумчиво и одиноко бродившего в темной части аллеи; увидел много молодых дам, порхавших мимо и скрывавшихся в темноте. Вдруг он вскакивает с места… Это она! Китхен мелькнула перед его взором. Она беспокойно озиралась кругом, как дикая серна, чующая охотника. Но куда девалась она? Ее не видно. Фон Альтер, обратив все внимание в слух, подкрадывается по тропе в самую гущу леса; сердце его сильно бьется; ему страшно убедиться в том, что душа подозревает. Но во что бы то ни стало он хочет все узнать. Он не видит, куда идет, беспрерывно спотыкается, задевает за сучья дерев. Инстинкт указывает ему дорогу. Вдруг… слышен поцелуй и шепот разговора. Он вслушивается, голос произносит:

– Милый друг!.. Ужасно… целый день быть вместе… и как будто не видеть друг друга… как я люблю тебя!..