Мост

Я дергала этот люк, дергала, дергала и, разумеется, когда он начал поворачиваться, не удержала равновесия. Еще хорошо, что он не полетел вместе со мной – а то была бы мне в полном смысле этого слова крышка. Но он просто уехал куда-то вбок целой большой пластиной, а я вниз головой слетела по ступенькам. Руки были впереди, я ими за что-то зацепилась, а когда ноги стали обгонять голову в полете, схватилась за это что-то, удержалась строго вверх тормашками и даже сумела потихоньку опустить ноги назад, до верхних ступенек. А, это я за поперечину перил держусь. Спасибо тебе, неведомый человек, который здесь перила поставил, а то пришлась бы с размаху спиной на нижние ступени.

Осторожно-осторожно я переворачиваюсь на этой лестнице ногами вперед. Темнотища полная. И, как назло, белые фонари здесь не светят совсем. Они и так-то стали плохо держать свет: в детстве, я помню, просыпалась под утро, а шар на тумбочке у кровати еще слегка светился, но такого теперь и близко нет. И все же час-то они держать должны? Что происходит?

Сетка с фонарями пролетела мимо меня, когда я падала, и сейчас должна была хотя бы мерцать внизу. Но нет. Ничего не вижу. Зараза.

Делать нечего. Ползу вниз по лестнице, нашаривая правой ногой каждую следующую ступеньку и аккуратно перехватывая поперечины перил. Всегда две, а лучше три надежные точки. Никогда не отпускать обе руки одновременно. Ну не зря же я столько времени из своих пятнадцати лет провела на вантах.

В общем, оказывается, не так уж и глубоко. Ступеней двадцать, не считая тех, что я пролетела.

Ощупываю пол – вот и моя сетка с фонарями. Совершенно невидимая.

Ладно.

Сажусь, на ощупь вытаскиваю из заплечного мешка мешочек с толстенькими палочками длиной в полторы ладони. Как Эрик говорил – поломать всю? Достаю одну палочку, пытаюсь переломить – она хрустит, но не ломается, а сгибается, и место сгиба начинает светиться нежно-розовым. Пытаюсь поломать в другом месте – то же самое. А-а, вот оно что.

Хрустит только сердцевинка, и светится она же. А снаружи палочка как палочка, прямая, прохладная на ощупь, мягче дерева, тверже моей руки. Эрик сказал, их хватает минут на пять. Свет почти как от свечки. Отлично.

Оглядываюсь. Нормальный коридор, шага четыре в ширину. Я стою в небольшом кармашке, куда спускаются ступени. Наверху слегка сереет прямоугольник открытого люка. Не закрылся бы. С другой стороны, заблокировать-то нечем.

Коридор пустой: парой этажей выше чего только нет в этих коридорах – какие-то шкафы без створок, какие-то знаки, вырезанные прямо на стенах, сама стена то одной прозрачности, то другой, то выступы, то впадины, какие-то перетекания шершавого в гладкое. А тут – ровная матовая стена, насколько видно, уходит куда-то в темноту… чуть загибаясь. Обратный ход… загибается в ту же сторону. Интересно, они там где-то соединяются, что ли?

Мысленно пытаюсь прикинуть, где я вообще нахожусь.

Невольно трясу головой. По всему получается, что я где-то в воздухе между быками. Допустим. А вот выше я уровня прилива или нет – уже и не скажу.

«Ну то есть я таки права», – думаю я и испытываю удивительной чистоты злорадство.

А дело было так. Вчера я осталась ночевать в лоцманском доме, попросилась к Эрику в его комнату – он там все равно почти не спит, ночует у себя наверху, на кушетке возле своего любимого телескопа. Он удивился, но пустил. Утром я спускаюсь поесть и заодно снять с крючка на одном из восточных балкончиков свою связку вот этих самых белых фонарей. И вижу, что в кресле у входа на балкон сидит, вытянув ноги, кто-то в таком виде, как будто его из-под пирса вытащили. Ну не то чтобы совсем раками объеденный, но. И сидит он, что характерно, спиной к солнцу – то есть спиной к балкону, и лица, даже того, что открыто, не видно, а видно, что замотан до бровей повязками. Повязки, правда, белые и чистые.

– Привет, малявка, – улыбается он.

– Блин, Йан, – отвечаю я, – на что ты похож? Что ты на голову намотал?

Он встает.

– Я с Бирландом пришел, – говорит он, как будто это что-то объясняет. С другой стороны, и правда объясняет, видимо, они все оттуда совсем не миром уходили, а не адмирал лично во что-то ввязался. – Пойдем-ка к Эрику, – командует Йан. – Выфь хотел сам, но заменить его некем, я пока в работу совсем не гожусь.

К Эрику так к Эрику. Запретить то, что Колум разрешил, вы, парни, все равно не сможете, а вот пока сами себе этот булинь не закрепите – вы ж не успокоитесь. Всех так нервировало, что я сижу у себя в каюте, глядя в стену, что ж, теперь у вас есть другой повод подергаться.

Пока поднимаемся по лестнице, я с удивлением понимаю, что одежда на Йане не гнилая и даже не грязная, как показалось вначале, а совершенно чистая и опрятная и сидит ловко. Просто сама ткань окрашена пятнами – бурый, буро-зеленый, серо-буро-зеленый. Положить Йана на землю – исчезнет. Ну кроме белых повязок на голове. И сшита куртка со штанами из одного куска, по поясу изнутри чем-то присобрано, и карманов удобных много… То есть одежда, если присмотреться, неплохая. Удобная.

Я в своих матросских штанах, конечно, не тот человек, которому бы стоило бурчать, что кто-то другой одет недостойно. Но мне даже в голову не приходило, что можно вот так вот с собой поступить, нарядившись подгнившим утопленником. Бр-р.

– О, привет, Мышь, – говорит Эрик, не поднимая головы от большого ящика с кучей отделений. – Йан, садись, тебе нельзя пока скакать вообще-то.

Ой, а ведь Йан топал за мной действительно как-то неуверенно. Мог бы и сказать, что ему тяжело ломиться по ступенькам через одну.

Сажусь к столу, Йан с явным облегчением плюхается рядом.

– Давай пробежимся по твоей идее, – говорит Эрик, убирая свой ящик в стол и вынимая оттуда бумагу и карандаши, – вдруг чего подскажем. В общих чертах Выфь объяснил, но… Давай, бери карандаш, черти.

Выфь ему объяснил! В общих чертах! Что он ему, черт возьми, объяснил? Я б сама послушала.

Черчу. Эрик не понимает устных объяснений в принципе, у него так голова устроена.

Узкий длинный прямоугольник. Поделить вертикальной чертой пополам. Каждую половинку поделить пополам.

Внешние четвертинки – еще раз пополам.

– Цветной карандаш есть?

– На.

Тщательно, рассчитывая доли, рисую одиннадцать точек – одна ровно посередине и на верхней стороне прямоугольника, остальные на разной высоте на вертикальных черточках – две слева, остальные справа.

– Линейку дай.

Положила цветной карандаш, взяла грифельный, черчу линии, проходящие через точки и сходящиеся точно в пересечении диагоналей прямоугольника.

Эрик и Йан переглядываются.

– Мы же не так стояли, – говорит Йан. – Смотри, ты Халя нарисовала совсем у парапета, а они с Локи посередине стояли. В узле как раз.

Он проводит пальцем от точки на верхней стороне прямоугольника к месту схождения линий.

Я молча смотрю на него и вдруг понимаю, что у меня разинут рот. Захлопываю.

Перевожу взгляд на Эрика. Он тоже смотрит на меня с недоумением.

– Нет! – говорю. – Нет же, блин!

Они переглядываются.

Я чувствую, что надуваюсь, как рыба-луна.

– Нет!

Они опять переглядываются.

Наконец я формулирую:

– Эрик, это не сверху. Не как карту чертим, а как смотрим, когда с лодки. Не сверху гляди, а сбоку… примерно от верфи.

Я хватаю цветной карандаш и размашисто обвожу вокруг точки схождения линий выступающий над верхней стороной прямоугольника полукруг, не успеваю остановить руку и почти замыкаю линию в окружность.

– Ну вот, чтоб понятно стало – виадук же.

– А! – говорит Йан. Эрик молча смотрит на карту.

– Ну ты понял?

– А с чего ты взяла, что виадук описывает полную окружность? – спрашивает Эрик.

– Это нечаянно нарисовалось, – с досадой говорю я, – не обращай внимания, я вообще о другом.

– Если мерить кривизной виадука, то центр круга должен быть футах в пятнадцати над линией прилива, – говорит Йан и со стоном берется за голову.

– Нет, но почему ты вообще думаешь, что это где-то внутри? – ворчливо спрашивает Эрик. – Понятно, чтобы что-то уронить, надо подпилить снизу ножки, но что у тебя за линии? Как ты их, если это перепады высоты, вообще ориентируешь?

– Так просто же, – я провожу пальцем вдоль одной из линий к краю листа, – если бы дело было в том, что только сам Мост бухнулся, то конечно, но ведь сходы на Юги и Северы исчезли гораздо дальше! Не там, где вы швырялись Локиной кровью. То есть через каждую точку воздействия шла линия, которая шла откуда-то куда-то? Я просто прикинула, где были сами развилки, которых уже нет. От южных съездов, которых нет, даже свертки же еще остались! – Я тыкаю пальцем в левый край прямоугольника. – Вот где эти свертки – и где вы стояли? И если две точки задают прямую, то все эти прямые идут куда-то в глубину. Они не сверху на Мосту. Они внутри.

– Выфь говорит, что ему ничего не понятно, у него сейчас перерыв, он сам придет, – четко и медленно выговаривает Йан, встает и отходит к окну, берет стоящий там стеклянный кувшин с водой и прижимает к виску.

Эрик водит карандашом по моей схемке, бросает его, загибает пальцы, начинает что-то бормотать.

– Извини, Мышь, – говорит он, – я так привык к географическим проекциям, у меня от профильной архитектурной голова кипит. Подожди немножко.

Учитывая, что он держит в памяти полный атлас всех лоций, и все аберрации в местах их наложений, и все течения и рифы в трех-пяти милях от Моста для каждой (и, рисуя новую карту, может учитывать влияние всех соседних складок), неудивительно, что ему трудно. Ах да, еще карты звездного неба для каждой лоции и их динамику по временам года – тоже. Мир Эрика двумерный и состоит из взгляда птицы с неба и взгляда моряка вверх. И тут я со своим третьим измерением, конечно, его колбасит.

Слышен топот по ступеням.

Появляется, как чертик из табакерки, Выфь.

– У меня буквально две минуты, эти попросили перерыв на посовещаться, но ситуация ясная, вернутся быстро. Что такое?

– Она смотрит на Мост сбоку, – отвечает Эрик, – и хочет понять, что происходит вот здесь. – Он тыкает карандашом.

– Под виадуком? В… его центре? Так там же ничего нет, это у вас тут нарисовано… – Выфь красным карандашом обводит прямоугольник, делая его втрое тоньше, так что точка, куда сошлись линии, оказывается ниже него.

Я прикидываю – ну да, если считать виадук полускрытым колесом, то да, его центр ниже тела Моста.

– Там опора, – говорю я, – между Пятой и Шестой Арками.

– В ней нет помещений, она цельная, – уверенно возражает Эрик, – я на копии королевской карты видел.

– Даже служебных?

– Ну…

– А ты смотрела?

– Я выше смотрела, – упираюсь я, – что вы до виадука этого докопались? Я на третьем этаже ищу, где медленная комната была. Там и ходов-то вниз нет. Там вообще почти ничего нет.

– Смотри ниже, – распоряжается Эрик, – и… там наверняка темно, давай-ка я тебе всяких нужностей дам.

– Нужностей?

– У тебя люминофоры остались? – подает голос Йан.

– Я же тебе говорил, что в тот коридор, где медленная комната, нельзя ходить? – спрашивает Выфь.

– Прошла я тот коридор, если это правда тот, там ни одной двери, – фыркаю я. – Вообще.

– А как ты его открыла?

– Так там не заперто.

– Значит, это не он, – уверенно говорит Выфь.

– Шторм сказала – он. Я ей схему показывала.

– Понятно. Почему я не удивлен? Ну, работай, отчеты не забывай Эрику сдавать.

– Отчеты? – ахаю я, но Выфь уже усмехается и сыплется вниз.

– Ага, это он дело говорит, – соглашается Эрик. – Прежде чем снова лезть на разведку, начерти, что уже обнаружила. Смысл в разведке без документации?

Так-то да. Опять же Эриковы рефлексы картографа – что увидел, зарисуй. Что зарисовал – сдай в каталог. Если бы любая каляка, нарисованная мной, превращалась бы в морскую лоцию, я бы тоже была осторожна, как птица-змеелов. К счастью, за мной никаких таких чудес не наблюдается.

Йан возвращается от окна и устраивается за столом поудобнее – подбородок на ладони, глаза какие-то дымные.

– Йан, тебе бы полежать, – встревоженно говорит Эрик, – а то мы с Уной тебя отсюда на ручках понесем.

– Если Уна зарисует, что нашла, то я пошел, – неожиданно покладисто говорит Йан. – А ты, малыш, проводи-ка меня.

Эрик вскакивает, перекидывает руку Йана через шею и уводит его вниз.

Как я вам это нарисую?!

Злой-презлой Эрик вернулся минут через пять.

– Уж я соберу тебя на разведку без присмотра! Ему лежать надо!

– А что с Йаном? – спрашиваю я.

– Да контузило его, они с боем выбирались, – с досадой отвечает брат, – совсем тяжелых Шторм починила, но ты же знаешь…

Знаю. Йан не умирает, так что будет выздоравливать сам. Может, попьет чего, если подходящее лекарство найдется в домовой аптеке.

– Слушай, Мыш, – мрачно говорю я, – беда в том, что я не могу нарисовать то, что я думаю.

– А что ты такое думаешь?

– Там по второму подвальному этажу в норме от опоры к опоре над каждой аркой идет сквозной коридор.

– Два коридора, по внешней стороне арки и по внутренней, – кивает Эрик.

– От начала Пятой Арки до конца Шестой эти коридоры не заходят в опору между ними. Не знаю как. Во-вторых, эти коридоры длиннее, чем должны быть.

– Ну они и должны быть вдвое длиннее, еще на длину опоры, – глядя в пространство, отмечает Эрик.

– Гораздо длиннее. Не вдвое. Я вообще думала, что потерялась, когда позавчера Выфь меня нашел, потому что иду, иду, вторая тысяча шагов, дверь сзади светит уже черт знает откуда – там темно же; ну я еще запнулась, сижу, думаю, назад идти, что ли? – и тут шагах в двадцати впереди Выфь в дверь заглядывает.

– Они ж тебя все вшестером искали, кто в доме и на ногах, ругались на чем свет стоит, пока им Колум не велел нишкнуть, – серьезно отвечает брат.

– Да я не об этом. Не должно там быть тысячи шагов. Я пошла в тот же коридор, что по внешней стороне, и что ты думаешь – те же тысячу триста и насчитала. Дверь оставила открытой нарочно, от одной двери другую видно. Коридор прямой. Но длинный.

– И?

– Я думаю, что он только кажется прямым. Если по свету из двери судить, то прямой. Но нет.

– А на самом деле?

– На самом деле он что-то обходит. Сторонкой.

Эрик переворачивает лист, рисует две параллельные прямые и меж них две дуги пунктиром.

– Тогда почему в книгах об этом ничего нет?

– А ты помнишь, что все это еще пару лет назад стояло запертое намертво? На второй-то этаж Шторм со всеми ее доступами пять минут замок отпирала.

Он хмыкает.

– Ну вариант. Но что-то большой изгиб дуги получается, у тебя шаг сколько?

– Фут и две трети фута.

Эрик качает головой.

– Коли так, эти коридоры бы серединой за край Моста торчали.

– Вот придумал от Моста нормальной геометрии требовать, – фыркаю я. – Может, они на самом деле еще и не горизонтальные… – И тут я с холодком в груди понимаю, что странные ощущения, которые я решила было отмести как ерунду, вполне могут объясняться именно тем, что в начале каждого коридора лезешь в горку, а в конце – спускаешься вниз. И хлопнулась я именно на спуске, ожидая в темноте нащупать пол совсем не там, где он в итоге оказался. Трясу головой. Недоказуемо. Но учтем.

– Значит, опора между Шестой и Пятой Арками… – тянет Эрик. – Ну ладно, работай. Если что, хоть понятно, где тебя искать.

Я открываю рот, но закрываю его обратно. Пусть думает так.

И вот я сижу в закругляющемся коридоре на том уровне, где вообще не должно быть ничего, где вообще просвет между быками опор! Сквозь него свет падает! Тут чайки должны летать!

А я сижу, вглядываясь в темноту, едва освещенную розовеньким люминофором, и рядом со мной лежат не светящиеся белые фонари. Которым, по идее, вообще плевать на все, и если они заряжены, их можно хоть в огонь класть, хоть в воду – они горят. Но не здесь. Я оглядываюсь – интересно, в какую сторону идти? Впрочем, если, как мне почему-то кажется, это кольцевой коридор, то разницы нет. Оставляю сетку с белыми фонарями лежать у лестницы (пусть хоть приметой послужат) и бреду вперед.

Пустой. Гладкий. Никаких боковых ходов. Сколько иду – непонятно, так, глядишь, и назад вернусь. Но вот наконец что-то мелькает впереди – такой же скучный, гладкий, ровный поворот. Можно пойти прямо… Ну почти прямо, все время немножко вправо; а можно резко свернуть направо. Сворачиваю. Прохожу – шаг, два, три, в глаза брызжет яркий свет, загораживаюсь рукой. Привыкаю… Хотя нет, просто стало не так ярко. Светящаяся ровная лента пробегает, пульсируя, по полу, стенам и потолку, словно указывая границу между мной и тем, что начинается дальше. За ней искрит сам воздух, словно в ночи падает горящий снег. Я зачарованно смотрю на крупинки света, вьющиеся в квадрате границы, – они двигаются все быстрее, быстрее, завихряются и сбегаются в четкие тонкие линии. Из линий складывается рисунок. Хороший, точный. Объемный.

Нарисованный светом по темноте человек протягивает в мою сторону руку запрещающим жестом и говорит гулким, странно жужжащим голосом:

– Стой.

Я останавливаюсь. Нарисованный человек смотрит на меня и хмурится. Это мужчина. Довольно высокий, почти с Колума ростом. Длинные волосы собраны в хвост, густые брови почти срослись посередине. На щеках тень щетины, лицо усталое.

– Что ты делаешь здесь, Уна Навиген? – угрюмо спрашивает он и на миг становится похож на постаревшего Эрика.

Я отшатываюсь назад, на шаг, не больше, и беру себя в руки. Нет, я не убегу.

– Я ищу своего брата, Лмма Навигена, – отвечаю я нарисованному человеку, – и для этого хочу войти туда, откуда расходятся все линии.

– Входить для этого не нужно, – говорит он, – искать пропавших я тебя научу.

– А что будет, если я войду?

– Станешь, как я и многие другие, записью в памяти.

– Другие? – переспрашиваю я.

– Нас таких вот, – он на миг улыбается, поворачивая голову вправо-влево, – много. Но разговаривать с тобой, сколько бы ты ни приходила к этому порогу, буду я.

– Почему?

– Я один из твоих предков, Уна Навиген, – говорит он.