Мост четырех ветров

Я действительно думал, что она отдаст мне эту тварь. Тому ведь ничего не стоит, эти существа не знают ни чести, ни стыда. А я помню, какой скандал был, когда пронесся слух — только слух — что одна из принцесс империи танцует черный карнелен. Не для кого-то, просто на тренировках. Танец наложниц и шлюх. И мне она, выполнявшая любую мою прихоть, его так ни разу и не показала.

Но когда это успело стать таким болезненным, таким пугающе-глубоким, таким… настоящим? Когда я успел сойти с ума?

У тебя мокрые, слипшиеся от слез ресницы. Длинные, еще длиннее, чем я помню. Я дразнил тебя, утверждая, что они слишком пушистые, и просил адрес мастера красоты для моих сестер. Не хочешь меня видеть? Понимаю… Ничего, я умею просить прощения. Просто раньше не приходилось. Сухая бархатистость губ, еле заметный след от моего удара… Я обцеловываю каждую линию и черточку, словно стирая следы от своей грубости. Так ведь не больно? Шея, плечи… Одежда давно полетела к демонам, и это к лучшему. Кожа солоноватая. Я успел забыть, как одуряюще ты пахнешь, когда пахнешь только собой и желанием. По очереди обвожу языком соски. Помню, что ореолы совсем не чувствительны, на них и время тратить не стоит — зато сам сосок… Нет, сейчас прикусывать не буду. А вот чу-у-уть позже…

Наконец, дыхание учащается. И сразу же я возвращаюсь вверх, к лицу, продолжая по пути вычерчивать языком всю рунную азбуку на твоей коже. Плечи, шея, губы… Убедившись, что продолжения не предвидится, ты все-таки открываешь глаза. Молчишь. Легонько провожу пальцем по контуру губ, очерчиваю скулу.

— Точно не больно?

Молча покачивает головой, подается мне навстречу, выпутываясь из покрывала, кладет руки мне на плечи. Волосы падают ей на лицо, челка рассыпалась, скрывая глаза, но я и так знаю, что они закрыты. С кем ты сейчас, хорошая моя? Со мной или все-таки с ним? Легонько нажав, я укладываю Кельтари на спину, раздвигаю колени. Приникаю губами к сокровенному местечку и чувствую, как Кель протестующе дергается.

— Лен… Не надо…

Ну, вот зачем меня отвлекать? А ты думала, что я позволю себя использовать, как игрушку из Радужного дворца? Нет, сладкая моя, играть мы будем по моим правилам.

— Не надо, — повторяет она, вцепившись мне в плечи. Приходится прерваться.

— Ваше высочество, вам никогда не говорили, что неучтиво и опасно мешать в подобных случаях? — интересуюсь чопорно и сдержанно. — А если я зубами неудачно щелкну?

Неуверенный полувсхлип-полусмешок, пальцы разжимаются.

— Так-то лучше, — соглашаюсь я, вдумчиво проводя языком по скользкому горячему атласу внутренних губок. — Лежи спокойно, будь послушной девочкой.

Вверх-вниз, мой язык рисует круги и спирали, доставая до самых укромных уголков. Тихие беспомощные всхлипы заводят сильнее, чем… Чем что угодно! Обета целомудрия я не давал, и постель наместника редко пустует. Но никогда, ни с кем у меня не было такого пьянящего чувства обладания. Я вбираю губами упругую скользкую горошинку, стараясь не прикусить нежную кожицу, ласкаю языком. Кель дрожит всем телом, стонет, стараясь сдержаться, ерзает, сминая простыни. Сладкая моя… Хо-ро-шая…

— Ленар!

Вот, чуть не упустил момент! Она уже выгибается, тяжело дыша… Рано, сладкая, ра-но… Прижимаю здесь, поглаживаю там… Это на людях ты высокородная принцесса и третья драгоценность короны. А в постели решаю я. И никакой сверхъестественный хранитель ложа — демоны его забери! — не помешает мне об этом напомнить моей девочке.

— Ленар, — скулит она, всхлипывая.

Продолжая поглаживать горячую шелковистую кожу живота и бедер, я поднимаюсь наверх, по-хозяйски целую покорно подставленные губы. Так-то лучше! Она нетерпеливо извивается, обнимая меня за плечи и гладя спину. Сама разводит колени.

— Так что ты там говорила насчет просьб и дуэлей? — мурлычу в горячее ухо.

— Н-не помню… Пожалуйста, Лен!

— М-м-м… Не слышу.

— Ох, ну хватит! Пожалуйста! Я прошу! Ле-е-ен…

— Сладкая… моя! — выдыхаю, входя в неё.

Долго мы оба не продержимся, это понятно. Но я все-таки тяну, как могу, двигаясь мучительно медленно, и при каждом толчке она еще сильнее впивается мне в плечи не по-девичьи жесткими пальцами. Время останавливается. Предложи мне сейчас боги престол Императора — я бы и не посмотрел в их сторону. Есть только Кель. Рваное резкое дыхание, сводящий с ума запах, капли слез на щеках, откинутая назад голова… Короткий гортанный вскрик, как от смертельного удара, и напрягающееся струной тело… Мне хватает одного толчка, чтобы догнать её. И рассыпающийся на части мир соединяет нас вместе — два осколка, спаянных воедино.

Потом мы лежим рядом, обнаженные, как в день творения, не только телами, но и душами.

— Знаешь, — шепчу я то ли ей, то ли в пустоту. — В одном я все-таки не врал. Никогда не врал, клянусь. В постели мне всегда было все равно, чья ты дочь.

— Спасибо, — помолчав, отвечает она.