Мост на реке Бенхай

Хонгай и недалекий отсюда Камфа — это два главных центра угольного бассейна. Я родилась и выросла на территории Домбровского бассейна, поэтому чувствую себя тут как дома. Знакомый горький привкус угольной пыли, оседающий на губах. По узким улочкам неторопливо шагают с работы утомленные люди. Мы обгоняем нескольких тхо мо, одетых в рабочие комбинезоны. Тхо мо — так по-вьетнамски звучит слово «горняк», «шахтер». Мо означает: «шахта».

Дорога зигзагами поднимается в гору. Мотор «газика» надрывно воет на крутых поворотах.

Внезапно с перевала почти двухсотметровой горы перед нами открывается захватывающее зрелище. Прямо под нами огромный, глубокий как пропасть, карьер черновато-синего цвета. По его склонам передвигаются маленькие фигурки людей. Поверху тянется паутина проводов высоковольтных линий. Внизу, где видны небольшие вагонетки, отчетливо выступают очертания угольных пластов. Над широкими кузовами грузовиков то и дело склоняются большие ковши экскаваторов.

Да, тут не нужно глубоко рыть, чтобы найти черный клад! Уголь залегает близко, под небольшим слоем грунта — чуть ли не рукой копнуть. Среди сортов хонгайского угля преобладает ценный, высококачественный антрацит.

Это черное сокровище было открыто задолго до появления колонизаторов. После захвата страны губернатор-француз быстро воспользовался предложением французских промышленников и продал им обширный участок морского берега вместе с угольными залежами. Промышленники хорошо понимали, что именно они покупают за круглую сумму в сто тысяч индокитайских пиастров. Через несколько лет в Хонгае уже развила бурную деятельность компания «Societe des Charbonnages du Tonkin». Из окрестных деревень сюда стекаются бедняки-кули, привлеченные заманчивыми обещаниями их каи — штейгеров. Тонкинская угольная компания вскоре сосредоточивает в своих руках 75 процентов всей добычи «черного золота» в Индокитае. За период 1913–1928 годов добыча эта возросла в четыре раза. Надо заметить, что с 1900 по 1929 год (когда весь мир потряс экономический кризис) доходы индокитайской горной промышленности возросли в десять раз!

Повышались темпы оборота денег, дивиденды шли в гору. Мне хорошо известна эта механика: так росли некогда богатства капиталистов и в моем родном Домбровском бассейне.

«Гигантская стена угля, стена циклопов или титанов, угрюмо сверкая под палящими лучами солнца, поднимается до самого неба, словно бы выгоревшего от зноя. Ослепленный взор поначалу ничего не различает вокруг. Потом я начинаю замечать, что стена облеплена… людьми! Маленькие одинокие точки, издали похожие на муравьев, длинной шеренгой движутся по блестящим ступенькам из «черного золота». В другом месте, вдоль гладкой стены — то повисая на краю карьера, словно уцепившиеся за конец собственной нити пауки, то извиваясь змеей — тянутся вагонетки. Внизу их ждут эшелоны, а еще дальше, в порту — корабли. Огромная скала, от подножия до вершины — это картина мрачной и сильной жизни. Но это не единственное место в данном районе эксплуатации: другие разбросаны на площади в 200 тысяч гектаров по прибрежным склонам или в глубине джунглей. Все здесь — каменоломни, леса, железнодорожные линии, дороги, села, дома — подвластно» хонгайской угольной компании. Это, пожалуй, самый богатый в мире комплекс шахт и карьеров, где «черное золото» добывается под открытым небом. Недавно там работало около 40 тысяч горняков, да и сегодня еще занято 23 тысячи…».

Так писала в своем репортаже Андрэ Виоллис. Но> это было не первое выступление деятелей прогрессивной французской литературы в защиту угнетенных шахтеров. Еще раньше в книге «La route mandarine» Ролан Доржеле бросил тяжелое обвинение непосредственно в адрес промышленников, хозяйничавших в бассейне Хонгай. Бесчеловечное их отношение к шахтерам клеймил и американский журналист X. А. Фрэнк, в резких словах обличая несправедливость и грабеж, а также каторжные условия труда женщин и детей в угольной промышленности.

Добыча «черного золота» обходилась Хонгайской компании дешево, а капитальных затрат почти не было. Угольные пласты, протянувшиеся на 150 километров, в длину и на 50 в ширину, зачастую выходили прямо на поверхность земли. В довоенные годы вьетнамский горняк, зарабатывал… 0,19 пиастра в день! Это была нищенская оплата, «голодная ставка». Но даже для местного, «туземного» мастера, выслуживающегося перед французскими хозяевами, самым большим «поощрением» была высшая ставка в… 1,14 пиастра в день! И это в то время, когда за аналогичную работу, мастер-француз получал 70 пиастров в день!

«Рабочий день, — писала Андрэ Виоллис, — теоретически продолжается десять часов. На практике же штейгеры обязаны доставлять каждый день определенное количество угля, поэтому шахтеры работают столько времени, сколько требуется для выполнения задания: нередко по 12–14 часов в сутки».