Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

Как профессиональные сочинители песен, композиторы и исполнители, так и интеллекту­альные артисты, поэты и прозаики — все эти мя­тежники и иммигранты в первом поколении хо­тели спасти только отдельные пригодные к по­вторному употреблению (эстетическому или па­родийному, романтическому или дидактическо­му) фрагменты старой народной культуры. То не­многое, что уцелело, доказало свою удивитель­ную стойкость перед лицом исторических и де­мографических потрясений.

Эти новые рассказчики и певцы вовсе не по­хожи друг на друга. Каждый из них на свой ма­нер создал копии, которые превзошли оригинал: они лучше эстетически и лучше приспособлены к ударам истории. Соблазнившись Америкой, ев­рейские иммигранты забыли идиш, оставив от него только песни. Когда казалось, что все уже потеряно, один новоприбывший по имени Ицхок Башевис оживил «демоническое» и таким обра­зом перешел границу между двумя мирами, ан­глоязычным и идишским. За десять лет до этого в межвоенной Польше появился трубадур Ицик Мангер, который практически в одиночестве воз­родил пародийное и драматическое народное ис­кусство. А за десять лет до него в советском тота­литарном государстве один идишский прозаик, Дер Нистер, отважился на создание самых сме­лых фантазий. Общие творческие усилия этих авторов привели к появлению модели «мятеж — утрата — возвращение», которую я назвал «твор­ческой изменой».

В целом творческая измена сопровождает всю еврейскую культуру Нового времени. А в част­ности она вдохновляет особую группу еврей­ских прозаиков, художников и музыкантов из Восточной Европы. Читать современные сказки на идише, написанные в подражание благочести­вым или шутливым народным сказкам, рассма­тривать наивные иллюстрации, которые сопро­вождают текст, и слушать вымышленные народ­ные песни, которые воспроизводят старые рифмы и ритмы — значит открывать суррогатный мир совершенного единства.

Уже послевоенное поколение, страстно заняв­шееся поиском корней, кажется неспособным по­нять суровый модернизм писателей, которых они почитали. Я надеюсь показать, что идишские пи­сатели бросили главный вызов тем традицион­ным ценностям, которые относились к прослав­ляемой ими традиции, но, кроме современных писателей, ни для кого из них это не было воспо­минанием. Искусство творческой измены, по мо­ему убеждению, — это именно то, что легче всего спасти в еврейской традиционной культуре, ко­торая так старалась быть современной.

В правление царя Иосии случилось так, что во время ремонтных работ в Храме был найден уте­рянный свиток Завета — видимо, фрагмент из середины книги Второзакония. Сыны Иуды так глубоко погрязли в идолопоклонстве, что поч­ти забыли истинную веру. «Когда услышал царь слова Книги закона, то разодрал одежды свои». Он немедленно послал своих приближенных: «Пойдите, вопросите Господа за меня и за народ и за всю Иудею о словах сей найденной книги, по­тому что велик гнев Господень, который воспы­лал на нас за то, что не слушали отцы наши слов книги сей, чтобы поступать согласно с предпи­санным нам» (4 Цар. 22:11-13). Одна книга — и Завет возобновлен. Один свиток найден и про­чтен вслух — и целая община отказалась от заб­вения.

Евреи Новейшего времени — это народ утра­ченной книги. Когда современные евреи пытают­ся провозгласить какие-то ценности, почерпну­тые из утерянных книг своей культуры, они бо­лезненно осознают это. Они вооружаются реля­тивизмом и критическими и эстетическими спо­собностями, когда имеют дело с освященными временем текстами и мелодиями прошлого.

И не одной Книги, а множества. Прошлое больше не является дописанным свитком: мы вы­бираем его из разных книг и противоречащих друг другу рассказов. Евреи европейского про­исхождения предъявили претензии на место, о котором мало что знали: восточноевропейский штетл, средневековый еврейский рыночный го­родок в России, Польше и Галиции. Создается впе­чатление, что евреи там целыми днями плясали и молились, пока не пришли казаки и не сожгли ме­стечко⁴¹. Тогда как богатое наследие немецкого еврейства, с его салонами, философами и дуэля­ми, оказалось слишком изысканным и слишком близким, чтобы вызвать ностальгию. В особенно­сти после Холокоста, замечает Джек Вертхаймер, еще популярнее стало видение немецких евреев как народа, «одержимого ассимиляцией и жажду­щего отделить себя от всего мирового еврейства». Если верить народной мудрости, то немецкие ев­реи были жестоко наказаны нацистами за попыт­ку бежать от своего иудаизма. Как печально за­мечает Вертхаймер, эту «предостерегающую тео­рию», наверное, придумали Ostjuden, чтобы ото­мстить своим снобам-кузенам⁴².