Мосты (ЛП)

– Что? Что помимо него, Скалли? Что мне надо делать? Все, что я делал, ни к чему не привело. Я не смог защитить свою сестру, я не смог защитить свою мать. – Его кожа блестит от пота, лоб бороздят глубокие морщины. – Я не смог защитить тебя, твою сестру, твое здоровье. Твою дочь, НАШЕГО СЫНА. Я все отдал поискам истины, и посмотри, куда меня это привело.

– Ты помогал людям. Ты спасал людей. Наша работа имела значение. То, что ты не изменил весь мир, не означает, что все было напрасно. Что до сих пор напрасно.

Ее слова не производят на него никакого впечатления. Малдер обхватывает затылок руками и стискивает зубы. Она чувствует, как комната наполняется электрической энергией, наподобие статического электричества. Он так резко встает из-за стола, что пугает ее, и принимается вышагивать по полу, словно зверь в клетке.

– Это все бесполезно! Я бесполезен. – Стопка книг падает к его ногам, он пинает ее и разворачивается, стискивая кулаки. – Я гребаный кусок дерьма, Скалли! Ничто из этого не имеет значения, так пусть они все это забирают!

Скалли пытается подойти ближе, но он ее не замечает. Он погружен в собственную боль. Он кричит, вопит, пихает папки с документами и стопки книг на столе. Бумаги разлетаются по комнате. Малдер хватается за все, что попадается ему под руку – пресс-папье, подставку для ручек, кофейную кружку, которую она подарила ему на Рождество. Он швыряет эти предметы о стену и окно. Они разбиваются и осколками падают на пол.

Скалли рискует сделать еще пару шагов к нему.

– Малдер, ПРЕКРАТИ!

– Это все бесполезно!

Рамка для фотографий падает на пол, и Малдер тянется за коробкой старых кинопленок.

– Не делай этого. Просто прекрати! – Скалли хватает его за руки, за запястья, но он не позволяет ей удержать себя. Он сильнее ее, когда требуется, когда ему того хочется. Она ощущает боль не только в пальцах, когда он отстраняется, и пленки падают на пол.

Малдер пихает стол, едва не опрокидывая его в камин.

– Какого хрена я вообще это делаю? Какой в этом смысл? – распаляется он, и его полный отчаяния голос разрывает ей сердце. Ей больно, она напугана и зла, но не выпускает его рубашку из своего захвата.

Скалли встает на его кресло и, воспользовавшись получившейся высотой, обнимает Малдера за плечи сзади.

– Малдер, прекрати… прекрати, пожалуйста, прекрати… прекрати… прекрати…

Он напряжен, как сжатая пружина, в ее руках – словно хищник перед атакой; ощущаемая ею сила поистине ошеломляющая. Эмоции, мышцы и адреналин гудят, словно живые сущности, но она не ослабляет захват.

– Малдер, просто прекрати, – молит она, повторяя эти слова, как мантру, ему на ухо, но не слишком близко на случай, если он снова начнет метаться.

Но он не сопротивляется. На этот раз электрическая вибрация эмоций направлена внутрь, а не наружу, и она ощущает, как содрогается его тело, когда первые рыдания сотрясают его.

Малдер разворачивается и с силой стискивает ее талию, пряча лицо у нее на груди. Она спотыкается под его весом, но умудряется встать на колени на столе, отчего скрепки и осколки впиваются ей в кожу. Она держится за него изо всех сил, пока скорбь сотрясает его – и ее – тело. Она так измождена, что чувствует тошноту и держится только за счет чистого адреналина, но не хочет подводить его – не может его подвести. Они – это все, что у них когда-либо было.

– Ты не бесполезен. Ты не бесполезен, – повторяет она таким же запыхавшимся и сбившимся голосом, как у него, цепляясь пальцами за волосы на его голове, покоящейся у нее на груди.

Он хватается за нее: ее спину, одежду, ее кожу, держась за нее, словно утопающий за спасательный трос. От силы его потребности у нее перехватывает дыхание. Она чувствует себя маленькой, незначительной и неспособной противостоять этой волне. Но она не двигается с места. Она не сдастся.

– Я здесь, – шепчет она. – Я здесь. Мы все решим. Я обещаю. Мы все решим. Ты еще на многое способен.

Ее сердце колотится так сильно, что она ощущает вибрации в груди, слышит свист в ушах. Его рыдания звучат надтреснуто; она не чувствует осколок его рождественской кружки, впивающейся ей в колено. От пореза останется шрам.

В следующие несколько часов она дарит ему уют и комфорт домашнего очага, призванные унять бурю в его голове. Она отправляет его в душ. Она убеждает его съесть немного супа. Она позволяет ему положить голову ей на колени, когда они смотрят бессмысленную вереницу ситкомов, которые она не узнает и не понимает.

Она устраивает его в их постели и позволяет ему обнимать себя, пока он не засыпает.

Убедившись в том, что он не скоро проснется, она тихо выбирается из кровати. В тускло освещенной кухне она собирает необходимые предметы, чтобы заварить себе чашку чая.

Пока вода греется, она начинает дрожать. Скалли сползает вдоль кухонных ящиков и съеживается на полу, так что полы ее надетого поверх пижамы халата образуют лужи шелка вокруг нее. Она разражается безмолвными слезами, ставшими запоздалой реакцией на произошедшее. Тихо и незаметно она распадается на части на кухонном полу, сидя так до тех пор, пока чайник полностью не выкипает.