Мосты Петербурга. В прошлом, настоящем и будущем

В XVIII и XIX вв. Коломна была весьма своеобразным районом, настоящим «городом в городе». Она начала формироваться в XVIII в., когда после двух пожаров в Морской слободе (район Большой и Малой Морских улиц) сюда переселились прядильщики парусов, лоцманы, канониры. В 1740-х гг. Петр Еропкин распланировал район и разработал «примерные» проекты жилых кварталов, состоящих из земельных участков с домами, садами и огородами. Границами района являлись река Фонтанка, Крюков канал, река Мойка, Ново-Адмиралтейский канал и река Нева, т. е. он занимал территорию пяти островов: Коломенского, Покровского, Галерного, Матисова и Ново-Адмиралтейского.

Название «Коломна», вероятно, связано с первыми жителями этих мест — переселенцами из подмосковного села Коломенского. По другой версии, слово «Коломна» произошло от слова «колония» или от прямых просек, которые прокладывались при планировке этого района и назвались «колоннами». Первоначальная застройка была деревянной, но в 1761 г. Елизавета Петровна повелела строить между Мойкой и Фонтанкой лишь каменные дома. Здесь стали селиться не только адмиралтейские служители, но и мелкие чиновники, ремесленники, небогатые провинциальные дворяне, приехавшие в столицу, а еще — музыканты и актеры, работавшие в Большом и Мариинском театрах и Консерватории. В повести «Портрет» Николая Васильевича Гоголя читаем: «Вам известна та часть города, которую называют Коломною… Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь все тишина и отставка, все, что осело от столичного движенья. Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день на пять копеек кофию да на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, — людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов. Сюда можно причислить отставных театральных капельдинеров, отставных титулярных советников, отставных питомцев Марса с выколотым глазом и раздутою губою. Эти люди вовсе бесстрастны: идут, ни на что не обращая глаз, молчат, ни о чем не думая. В комнате их не много добра; иногда просто штоф чистой русской водки, которую они однообразно сосут весь день без всякого сильного прилива в голове, возбуждаемого сильным приемом, какой обыкновенно любит задавать себе по воскресным дням молодой немецкий ремесленник, этот удалец Мещанской улицы, один владеющий всем тротуаром, когда время перешло за двенадцать часов ночи.

Жизнь к Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разве той, в которой ездят актеры, которая громом, звоном и бряканьем своим одна смущает всеобщую тишину. Тут все пешеходы; извозчик весьма часто без седока плетется, таща сено для бородатой лошаденки своей. Квартиру можно сыскать за пять рублей в месяц, даже с кофием поутру. Вдовы, получающие пенсион, тут самые аристократические фамилии; они ведут себя хорошо, метут часто свою комнату, толкуют с приятельницами о дороговизне говядины и капусты; при них часто бывает молоденькая дочь, молчаливое, безгласное, иногда миловидное существо, гадкая собачонка и стенные часы с печально постукивающим маятником. Потом следуют актеры, которым жалованье не позволяет выехать из Коломны, народ свободный, как все артисты, живущие для наслажденья. Они, сидя в халатах, чинят пистолет, клеют из картона всякие вещицы, полезные для дома, играют с пришедшим приятелем в шашки и карты, и так проводят утро, делая почти то же ввечеру, с присоединеньем кое-когда пунша. После сих тузов и аристократства Коломны следует необыкновенная дробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множество насекомых, которое зарождается в старом уксусе. Тут есть старухи, которые молятся; старухи, которые пьянствуют; старухи, которые и молятся и пьянствуют вместе; старухи, которые перебиваются непостижимыми средствами, как муравьи — таскают с собою старое тряпье и белье от Калинкина мосту до толкучего рынка, с тем чтобы продать его там за пятнадцать копеек; словом, часто самый несчастный осадок человечества, которому бы ни один благодетельный политический эконом не нашел средств улучшить состояние».

В XX в. Коломна утратила свою «местечковость», но все же сохранилась в памяти горожан как оазис «старого быта», не парадный, но глубоко своеобразный уголок Петербурга. Напоминала о нем и поэма Пушкина «Домик в Коломне», и с Коломной связывалось представление о патриархальной жизни, о «преданьях милой старины», так резко контрастировавших с бешеным ритмом современной им жизни.