Мосты в бессмертие

– Там, под Киевом, остались моя сестра и ее муж… – тихо проговорила Гаша. – Наверное, и они уже мертвы… Я надеюсь…

Гаша смотрела на огонь. Сонное дыхание чужих людей, смертельно уставших мужчин, знакомое покашливание матери, песни цикад, возня скотины в недальнем хлеву, северный говорок незнакомого лейтенанта. Наконец, Гаша перестала слушать его, все звуки затихли, она уснула.

Земля задрожала, чахлый костерок вспыхнул последний раз, чтобы окончательно погаснуть. Гул наполнил небо, излился на изнуренную землю, проник в нее, и земля застонала. Артиллеристы, спавшие вокруг костра, даже не пошевелились.

– Что это? – Александра Фоминична открыла глаза.

– Плотину взорвали, – ответил лейтенант. – Днепрогэсу хана… Шли бы вы, бабы, далее. Тем более что и дети при вас. Слышите гул?

– Слышишь, дочка?.. – всполошилась Александра Фоминична.

– Я давно твержу тебе: это не шутки, мама, – устало ответила Гаша. – Буди девочек. Нам надо найти пристанище и хоть пару деньков передохнуть. Иначе…

– Бегите, – настаивал лейтенант. – Запорожье отдадут, даже если мы тут ляжем все до одного. Если б не так, плотину бы не взорвали.

– Нам нужен перерыв, – настаивала Гаша. – Иначе мы поляжем вместе с вами.

* * *

Хатка стояла на отшибе, под уклоном пологого холма, среди торчащих, подобно кладбищенским обелискам, закопченных труб. Свежевыбеленная, недавно накрытая толстым слоем соломы, она радовала глаз синей росписью вокруг окон. Цветочный орнамент вился вычурными вензелями. На изогнутых ветвях щебетали хохлатые птицы, над причудливыми, ажурными соцветиями вились синие пчелы. Синие подсолнухи, синие маки на неровной, свежевыбеленной поверхности стены. Дверь, наличники и оконные переплеты также были выкрашены в радостный голубой цвет. Гаша насчитала три окна. Вокруг третьего роспись не закончена, неизвестный художник успел расписать стену лишь справа от окна. Над недокрашенными столбиками крыльца нависали ветви старой яблони. Ее широкая, густая крона осеняла половину двора. Ветви, усеянные зарумянившимися яблочками, лежали на соломенной крыше. Хутор выгорел дотла, окрестные поля и огороды были перепаханы авиационными бомбами. А хатка стояла как ни в чем не бывало, целехонькая, ухоженная, пустая.

– Останемся здесь, Глафира! – прошептала Олька. – Смотри, бабушка сейчас упадет.

– Не упадет… – рассеянно огрызнулась Гаша.

Малышка сидела на гашиных плечах. Она осунулась в дороге, смуглое ее личико стало прозрачным, ручки истончились, но для Гаши сейчас и такая ноша казалась слишком тяжела.

Гаша уже взялась рукой за калитку, уже потянула ее на себя, когда из-за хаты, с той стороны, где за хлевом начинался перепаханный разрывами мин огород, явился пацаненок. Его большую голову покрывал сальный картуз с обломанным козырьком. Паренек нес в руках грабельки на толстом черенке. Только теперь Гаша заметила, что земля под яблоней вспахана, изрыта так, словно в ней ковырялись полчища кротов. Паренек принялся ровнять земельку граблями и утаптывать босыми ногами. Гаша рассеянно смотрела на его тонкие лодыжки, торчащие из-под сильно заношенных и нечистых порток.

– Это девушка, – едва слышно проговорила Александра Фоминична.

– Эй, милая! – позвала Гаша. – Дай хоть воды для девочек!

Паренек поднял голову. Из-под обломанного козырька картуза выскочила длинная, светлая прядь.

– Ты – девочка! – проговорила Леночка. – Как тебя зовут? Галочка? Марусенька? Меня зовут Леночкой, а это моя сестра, моя бабушка и моя тетя.

– Яринка, – был ответ. – Так мене папка и мамка звали.

У Гаши в голове мутилось от усталости. Полуголодная, легкая, будто перышко Олька затихла, престала ерзать, жаловаться на жажду.

Александра Фоминична трудно дышала, опираясь на плетень.

– Мы можем помочь. Все сделаем, о чем ни попросишь, – заверила Яринку Гаша. – Вот только бы передохнуть немного. Ты не возражаешь? Мы бы спросили разрешения и у твоих родителей, если б могли их повидать…

– Вси повмыралы. И матир, и сестра, и брат. Я поховала их тут[8], – Яринка указала рукой на землю у себя под ногами.

– Как закопала? – Гаша заметила, как ее мать покачнулась. – Сама?

– А хто ж. – глаза девушки округлились. – Не залишати ж их так…[9]

– И у тебя больше никого нет? – осторожно спросила Гаша.

– Е, як же не бути? – отозвалась девушка. – Еще брат Григорий. Але вин пишов до Киева, коли на нас впали перши бомби. Вин там и воюе. Був батько, тильки не знаю, де вин зараз…[10]

– Наверное, надо еще камушки сверху положить, чтобы курочки не расклевали или собачка… – вставила свое слово Леночка. – Мы поможем тебе, а ты пусти нас…

– Смиливи яки! Видно, нимци не сильно ще понапугалы. Ступайте на двир, та стережиться мин…[11]

В хате было чисто прибрано, пахло свежим молоком и кровью. Гаша заметила на чисто выскобленном полу кровавое пятно. Рядом стоял таз, полный кровавых бинтов.

– Брату ногу миною выдирвало. Я його ликувала, але даремно. Все одно помер…[12] – пояснила Яринка.

* * *