Мосты в бессмертие

– А у меня фашисты корову свели со двора, – отвечал ему хриплый, прокуренный баритон, принадлежавший, очевидно, хозяину хутора. – Борьку и Лельку Ульяна спрятала, а Маруську…

– Козу и поросенка не прошу, – твердо ответил тенорок. – Правлению нужен фураж. Пять мешков овса. Мы знаем – у тебя есть!

Аврора совсем забыла и о страхе, и о головной боли, и о холоде. Любопытство и обогрело ее, и сделало отважной. Она приблизила лицо вплотную к оконцу. Можно было бы, пожалуй, и высунуть голову наружу, но окошко оказалось слишком узким. Баритоном говорил хромоногий человек в большой, лохматой шапке, бородатый, крупный, костистый. Тенорком вещал похожий на подростка субъект, гладко выбритый, в длиннополой шубе из овчины и в фуражке с блестящим околышем. Оба собеседника были обуты в высокие сапоги из валяной шерсти.

– Нету у меня овса, – говорил хромой хозяин хутора. – Все Маруська поела. А Маруську фашисты свели со двора.

– Слушай сюда, кулачина! – гневно вякнул тенорок. – Я говорил тебе, я предупреждал. Станешь прятать фураж: поимеешь последствия. Вот я пока говорю с тобой, а когда говорить перестану – так сразу грянуть на твою кулацкую башку последствия.

– Че, наново раскулачите? – хмыкнул хозяин.

– Да кто ж тебя кулачил? За что ты на советскую власть обижен?..

– Дам два мешка и бабу.

– Да на кой мне твоя баба! Пять мешков овса и ни мешком меньше!

– Два мешка и бабу! Да за бабу ты мне ишо дойчемарок отслюнявь. Я знаю, у тебя есть.

– Да что за баба? Не Ульяну ж ты за дойчемарки торгуешь?

– Не-е, то баба тонкая, пока еще чистая, никем из наших не трахана. Шелковое белье на ней и русскую речь понимаить.

– Немка? Да за немку оне тут всю округу перевешают!..

– Не-е-е, не немка. Но в шелковом белье. Образованная. Ты мне тридцать дойчемарок. Я тебе – два мешка овса и бабу. Быстрее думай, гнида… ой, охрани меня советска власть, Иван Ростиславич…

Аврора видела, как мужик поднялся, сдернул с головы лохматую, высокую шапку и поклонился тощему в ноги.

– Пять мешков, – стоял на своем тощий. – А пленные немцы или их союзники нам не нужны. А ты, Капитон, зря их повязал. Будут у нас за то неприятности!

– Это ты зря! – фыркнул Капитон. – Говорю ж – баба хорошая, разным любовным примудростям обучена. Ну умеет. Понимашь?

И Капитон перешел на шепот:

– Ни твоя жена, ни, тем более, моя таких делов не знает. А эта умеет и так, и эдак, и всяко по-другому…

Потянуло табачным дымом. Хозяин хутора закурил.

– Я сейчас уеду, – проговорил тенорок с угрозой. – А тебе на раздумья правление дает один день и не часом более! Пять мешков овса. Запомни: пять!

– Эх! – вздохнул хозяин. – Скатертью дорога тебе, Иван Ростиславич…

Аврора услышала тихий перестук копыт. Она то и дело оглядывалась в темноту подвала, прислушивалась – не очнулся ли Эдуард. Но тот лежал на холодном каменном полу без движения. Аврора хотела было подползти к нему, попытаться привести в сознание, но ее отвлекло явление нового действующего лица, а именно хозяйки хутора, Ульяны.

– Уля-уля-уля-уля, – насмешливо зареготал хозяин.

И в голосе его, и в интонациях Авроре послышалось странное русское веселье.

«Глумиться, – вспомнила Аврора нужное русское слово. – Вот что значит “глумиться”!»

– Щас вдарю по хребту коромыслом, – угрюмо ответила Ульяна.

– Уля-уля-уля-уля! – не унимался хозяин.

– Эт как же ты у нее белье-то рассмотрел? – тихо спросила хозяйка.

– Како белье?

– Та шелковое. И про то, как она, дескать, умеет! – хозяйка возвысила голос.

– Чего умеет?

– А то!

Аврора услышала глухой звук удара: один, второй, третий. За ударами последовали шорохи и топот.

– От так от жена Ростиславича точно не умееть. А я дак умею! – рычала Ульяна.

– Уля-уля-уля… – голос хозяина сделался тише и как-то поскучнел.

Аврора поняла, что мужик мечется по двору, преследуемый разгневанной хозяюшкой. Пленница слышала хриплые стоны и звуки ударов, перемежающиеся с дробным топотом и стуком. Хозяин и хозяйка гонялись друг за другом по двору. Она – с коромыслом наперевес, он – тяжело опираясь на трость.

«Как молодые резвятся», – бесстрашно подумала Аврора.

– Избавься от них! – рычала Ульяна. – Богом молю, избавься! А о науках ее бабских и не мечтай! Не то будешь и боком, и раком в петле болтаться и я с тобой вместе!

– Уля-уля-уля… – голосишко хозяина совсем увял. Да и прыти в нем заметно поубавилось. Он все еще мотался по двору туда-сюда, безуспешно пытаясь увернуться от ударов коромыслом. Но первой устала хозяйка. Она бухнулась на лавку прямо напротив оконца. Аврора осмотрительно присела, исчезла из проема, спрятала лицо.

– Отдай Ростиславичу пять мешков и пусть отвяжется. А этих… в придачу. С глаз долой! Пусть его, гниду, за них и повесять…

– Отдай пять мешков! – передразнил супругу хозяин. – Ах ти, Уля-уля-уля! Седня пять мешков, завтра – поросенка, а потом и Лельку ему отдай. А не ему, дак этим вот… захватчикам родимой земли, мать ее колхозную!

– Отдай! – рявкнула Ульяна. – Отдай и немцев, и овес! А потом…