Мосты в бессмертие

Она бежала под гору. Легкий морозец обжигал щеки. Рана на голове оказалась пустячной. Стоило лишь надвинуть пониже берет, чтобы прикрыть смехотворно-белый пластырь, закрывавший ссадину, и можно было бы вовсе забыть о неприятном приключении на пути к Горькой Воде. Новое местожительство казалось ей и неуютным, и безопасным. Ее определили на постой с двумя женщинами – аспирантками, вольноопределяющимися при научной части госпиталя Отто. Обе дамы – выпускницы медицинского училища в Будапеште – оказались знакомы Авроре. Обе – на несколько лет старше нее и настолько поглощены научной работой, что не замечали ни тараканов, шелестевших ночами за хозяйской печью, ни удручающего смрада, исходившего от разбитого параличом старца – отца хозяев дома. Одна из сожительниц Авроры, некрасивая и немолодая медичка по имени Августа, из подручных средств готовила для хозяев специальный состав для обработки пролежней.

Пару дней Аврора маялась от безделья. Отто навещал ее, но подолгу не задерживался, ссылаясь на занятость и усталость. Он был подчеркнуто вежлив и холодноват. Соседки Авроры объясняли это неудачами в исследованиях. Пациенты умирали от последствий применения лекарства, изобретенного Отто. И вот настал день, когда Аврора почувствовала в себе силы добраться до госпиталя, чтобы увидеть все собственными глазами и запечатлеть увиденное на фотопленку.

* * *

Аврора робко вошла в пропахшую карболкой палату. Как странно. У Отто – все то же лицо: бледное, сухое, с четко очерченными, словно изваянными острым резцом, чертами. Вот он всматривался в лица пациентов, слушая, как сестра, русская девушка, зачитывает информацию о состоянии больного. Говорит на берлинском диалекте чисто, почти без акцента, но очень уж медленно. Вроде бы все как обычно, но все же что-то не так! И эта русская девушка, так непохожая на виденных ею местных жителей, словно чем-то знакомая. Эта ее тугая коса и неуклюжая фигура, и то, как она смотрит на Отто. Аврора разозлилась, а Отто внезапно заговорил на русском языке. Ах, вот оно что! Он изучает русский!

– А на той койке? – спрашивал Отто строго, указывая на аккуратно застеленную, пустую кровать.

– Умер, – отвечала медсестра. – И тот, что у окна лежал, – тоже, господин доктор.

Медсестра держалась очень прямо, как солдат на вечерней поверке, старалась говорить внятно, так чтобы господин доктор смог разобрать каждое слово чужого языка.

Дальше он принялся расспрашивать ее о соблюдении дозировки вводимых препаратов. Она показывала ему журналы с записями, отвечала толково, смотрела прямо, не опуская глаз. А он называл ее по-русски «моя незаменимая Глафира» и несколько раз ласково клал руку на сгиб ее локтя. Внимателен и корректен. Это все тот же, ее Отто, и все же это не он…

Аврора освободила «Лейку» от футляра, установила выдержку и диафрагму, навела объектив на доктора и его помощников.

– Здесь запрещено снимать, милая, – бросил Отто через плечо. – Спрячь камеру.

– Здравствуй, Отто, – Аврора опустила камеру, гордо вскинула подбородок.

Все же он заметил ее, потому и обратился по-венгерски. Кто-то положил руку ей на плечо. Аврора обернулась и уперлась взглядом в тщательно выбритый подбородок офицера СС. Она глянула на погоны.

– Ого! Штурмбаннфюрер! – пролепетала Аврора.

– Вы правы, фройляйн. – Аврора дрогнула, услышав резкий, прусский говор немца. – Герберт Зибель – к вашим услугам!

Эсесовец внезапно улыбнулся.

– Аврора Орбан… – Аврора неожиданно для самой себя сделала книксен.

Зибель широко улыбнулся, демонстрируя отменного качества, белые зубы. Аврора мельком глянула на русскую, ожидая вновь узреть поясной поклон. Но поклона не последовало. «Незаменимая Глафира» стояла, смиренно опустив глаза долу. Штурмбаннфюрер приблизился к ней, потрепал широкой ладонью по щеке, и она на один короткий миг подняла на него глаза. Ах, этот взгляд, такой чужой и такой знакомый. Не могла же она встречать русскую в Будапеште? Нет, это просто невероятно! Но если не в Будапеште, где тогда она могла видеть эти светло-серые глаза с темным ободком вокруг радужки?

– Хайль, господин штурбаннфюрер! – приветствовал немца Отто. – Фройляйн – моя невеста. Она пару дней как прибыла из Будапешта и пока еще не освоилась с местными порядками.

– Что поделать! – Зибель развел руками. Ах, эта лучезарная улыбка, эсэсовская черная униформа, рыцарский крест на груди, его скрипучие голенища и блестящая портупея! Аврора смотрела на него, как смотрят дети на новогоднюю елку.

– Фройляйн, здесь секретный объект! – Зибель убрал с лица улыбку. – Сюда с фотокамерами вход запрещен. Тем более журналистам.

– Ступай, милая, – проговорил Отто по-венгерски. – Займи себя чем-нибудь. А я навещу тебя вечером.

Отто повернулся к Гаше, спросил, ласково улыбаясь:

– Как это говорят здесь? Вечером?

– Ввечеру… – отозвалась Гаша.

Аврора вспыхнула.